В интернет-ресурсах распространено убеждение родных о том что великого ученого отравила его супруга Берта Яковлевна Бехтерева, которая являлась одноврменно и племяницей Ягоды.

Родственники Берты Яковлены, изучив ряд семейных документов, и на основании воспоминаний родных, имеют основания утверждать совершенное другое:

1. у Берты Яковлевны (латышки) нет ни малейших родственных или социальных связей с евреем российского происхождения - Ягодой http://nekropole.info/ru/Genrix-Jagoda

2. Обвинения Берты Яковлевны в причастности к убийству супруга безпочвенны и необоснованны.

Памяти Берты Яковлевны Бехтеревой 

Ф. Э. Арэ

Владимир Михайлович Бехтерев– одна из выдающихся личностей в истории Петербурга ХХ века, всемирно известный ученый широкого профиля (невропатолог, психиатр,  морфолог, физиолог, психолог), организатор науки и общественный деятель, внесший неоценимый вклад в науку о человеке. В 1907 году он основал на частные пожертвования

Санкт-Петербургский научно-исследовательский психоневрологический институт, который в настоящее время носит его имя. С 1892 по 1925 год по инициативе и при непосредственном участии В. М. Бехтерева в Петербурге были организованы 30 научно-исследовательских институтов, учебных заведений, клиник, лабораторий и 10 научных журналов медицинского профиля. В 1920-е годы, возглавляя несколько научно-исследовательских институтов, он еще и редактировал ряд научных журналов. Работоспособность этого человека была поистине уникальной – 1700 опубликованных им работ хранятся в Мемориальном музее В. М. Бехтерева при Санкт-Петербургском психоневрологиче-ском институте.

В. М Бехтерев был активным общественным деятелем прогрессивных взглядов. Наиболее ярким их проявлением в царское время стало его участие в 1913 году во всемирно известном судебном процессе по делу М. Т. Бейлиса, обвиненного в ритуальном убийстве на религиозной почве для использования христианской крови при изготовлении мацы к иудейскому празднику Пасхи.

М. Т. Бейлис был оправдан судом присяжных, и решающим фактором в вынесении оправдательного приговора стало экспертное заключение В. М. Бехтерева. По его собственному мнению, участие в том процессе явилось одной из причин его изгнания из Военно-медицинской академии и принудительного выхода на пенсию.

Общественная деятельность В. М. Бехтерева продолжалась и в Советской России. Ее яркими примерами являются его обращение в 1920 году к врачам всего мира с призывом протестовать против продовольственной блокады России государствами Антанты, создание с помощью Максима Горького комиссии по улучшению быта ученых при Петроградском доме ученых, работа в составе той комиссии и многое другое. Обширная и разносторонняя деятельность В. М. Бехтерева нашла признание и поддержку у советской власти. В 1927 году ему было присвоено звание заслуженного деятеля науки.

Умер В. М. Бехтерев 24 декабря 1927 года в Москве при загадочных обстоятельствах. По официальному медицинскому заключению причиной смерти стал паралич сердца. Молва связывает кончину ученого с медицинской консультацией, которую он дал И. В. Сталину накануне смерти. В период перестройки в средствах массовой информации появились первые попытки выяснения истинных причин смерти В. М. Бехтерева. В статьях О. Мороза и В. Д. Тополянского, например,приведен ряд фактов и соображений, позволяющих предполагать, что В. М. Бехтерев был отравлен и причиной насильственной смерти стал его диагноз болезни В. И. Сталина. Но никаких доказательств такого предположения не найдено. В статье О. Мороза, кроме того, излагается версия о том, что к отравлению В.М.Бехтерева была якобы причастна его жена Берта Яковлевна, которая сопровождала его в последней поездке в Москву. Источником этой версии названы члены семьи ученого, которые будто бы были убеждены в том, что Берта Яковлевна убила мужа исходя из меркантильных соображений. Был назван сын В. М. Бехтерева Петр (в 1927 году ему было 39 лет), который «всем рассказывал о своих подозрениях». Однако в статье не приведено никаких прямых или косвенных доказательств или сведений, подтверждающих версию о причастности Берты Яковлевны к смерти В. М. Бехтерева. В той статье также сказано, что психиатр М. И. Буянов, давно изучающий биографию В. М. Бехтерева, и «некоторые другие» утверждают, что Берта Яковлевна была родственницей Ягоды.

25 августа 2002 года в 14 час. 20 мин. телеканал «Россия» в передаче «Исторический детектив. Врачебная тайна» транслировал беседу с академиком Н. П. Бехтеревой.

Внучка Владимира Михайловича снова на всю страну сообщила мнение своего отца, Петра Владимировича Бехтерева, о том, что Берта Яковлевна могла убить мужа. В подкрепление этой версии она сказала, что Берта Яковлевна была членом большевистской партии, и ее могли заставить это сделать.

В 2008 году передача «Исторический детектив. Врачебная тайна» была повторена по крайней мере дважды. В последний раз на канале ТВ-3 15 ноября в 20 часов.

Я прихожусь Берте Яковлевне Бехтеревой племянником по отцовской линии и, повидимому, являюсь ее последним живым родственником в России. Версия о причастности Берты Яковлевны к смерти ее супруга категорически противоречит  семейным воспоминаниям и сохранившимся у меня документам, касающимся характера ее взаимоотношений с мужем. Считаю своим долгом встать на защиту доброго имени Берты Яковлевны и ознакомить всех, кто интересуется биографией В. М. Бехтерева, с имеющимися в моем распоряжении данными.

Я родился в 1927 году в семье врача, Эрнеста Яковлевича Арэ, брата Берты Яковлевны, и встречался с нею только в дошкольном возрасте, потому что моя семья, начиная с 1932 года, проживала далеко от Ленинграда. В моей памяти о Берте Яковлевне сохранилось только то, что она была высокой крупной женщиной, чем выделялась на фоне моих домашних – мамы, бабушки и других.

Все мои родственники, кроме Берты Яковлевны, были самыми рядовыми гражданами. Для них жена знаменитого профессора В. М. Бехтерева, знакомая с Ильей Репиным, Максимом Горьким, М. И. Калининым, имевшая возможность выезжать за границу, была человеком из другого мира.

Поэтому известие о ее аресте в 1937 году для нас было громом среди ясного неба.  В то время мы жили на Украине, в г. Староконстантинове Каменец-Подольской области. Сообщение об аресте, по всей вероятности, прислала домработница Берты Яковлевны. Моя мать, Елизавета Федоровна Арэ, немедленно выехала в Ленинград. Ей удалось побывать в квартире Берты Яковлевны по адресу: Гагаринская ул., 14, кв. 14, под предлогом того, что в ней остались вещи моего отца, который ранее там проживал. С позиции сегодняшних дней этот поступок моей матери представляется смертельно опасным и потому безрассудным, но, по-видимому, в то время мои родители еще не до конца поняли, что представляла собой так  называемая советская власть. Дворник дома, в котором проживала Берта Яковлевна, подтвердил факт проживания ее брата, и мою мать пустили в квартиру в присутствии двух работников НКВД. На полу валялись разные вещи, в том числе оттиски трудов В. М. Бехтерева, выброшенные из шкафов и столов во время обыска.

Работники НКВД ходили по этим вещам, не скрываясь отправляли в карманы широких брюк галифе некоторые вещи с письменного стола. Вероятно, они были удивлены появлением моей матери и спросили ее, не боится ли она приходить сюда. Мать ответила, что ей нечего бояться. На это ей сказали, что если она им понадобится, они ее непременно найдут.

Моя мать заметила в одном из выдвинутых ящиков письменного стола папку, из которой выглядывала фотография родителей Берты Яковлевны. Улучив момент, когда работники НКВД вышли в другую комнату, она спрятала эту папку под одеждой.

В течение нескольких дней пребывания в Ленинграде моя мать пыталась отправить передачу Берте Яковлевне, но ей в этом было отказано.

На Украину мать вернулась с собакой Берты Яковлевны, породистой красавицей лайкой, которая осталась бесхозной.

В 1941 году эту собаку удалось увезти в первую эвакуацию в г. Полтаву. Перед второй эвакуацией пришлось ее усыпить. О дальнейшей судьбе Берты Яковлевны мы узнали только в 1990 году.

Папка с документами, вынесенная из квартиры Берты Яковлевны, была передана на хранение одинокой сестре моей матери Наталии Федоровне, которая постоянно проживала в Ленинграде в коммунальной квартире. Во время блокады в комнату Наталии Федоровны попал снаряд, и она переехала к нашим старым знакомым в другую коммунальную квартиру. Весной 1943 года, сразу после прорыва блокады, она и одна оставшаяся в живых знакомая были эвакуированы из Ленинграда. Комната в коммунальной квартире осталась пустой. Через год Наталия Федоровна вернулась в Ленинград. Папка Берты Яковлевны в оставленной комнате сохранилась.

В ней оказался ряд документов, использованных мною в дальнейшем изложении.

В 1937 году мои родители уже знали, что они в опасности. Примерно с 1932 по 1935 год мы жили в г. Старый Крым Крымской АССР.

В Феодосии у отца был друг Саша Зупан, тоже врач, латыш. Однажды он был арестован НКВД. В тюрьме его несколько дней избивали, заставляя подписать ложный донос на моего отца. Зупан отказался это сделать и, к счастью, неожиданно был освобожден. Разумеется, он рассказал обо всем отцу. Родители решили сменить место жительства, и после нескольких переездов отец нашел осенью 1937 года работу в маленьком тихом городке Староконстантинове, где мы оставались до начала Великой Отечественной войны. В течение какого-то времени мой беспартийный отец был главврачом городской больницы. Затем был освобожден от этой должности, но продолжал работать хирургом. У

него отобрали паспорт и военный билет, и все же до начала войны он уцелел, а 2 июля 1941 года обратился в военкомат с просьбой отправить его на фронт добровольцем.

После того ему вернули документы и зачислили в ряды действовавшей армии. Он начал военную службу с полевого эвакуационного пункта, а затем был хирургом полевого госпиталя в течение всей войны с Германией и, позже, с Японией.

Постоянная угроза репрессий, которая висела над нашей семьей, стала причиной того, что, пока я не стал взрослым, опасные темы при мне не обсуждались, а после ареста Берты Яковлевны ее история вообще стала семейным табу. Отец до самой своей смерти в 1971 году тщательно скрывал, что он брат «врага народа».

После демобилизации осенью 1945 года отец поехал на родину в Латвию и до выхода на пенсию работал директором районной больницы в г. Бауска. Со временем это полуразрушенное медицинское учреждение стало одной из лучших больниц Латвии, а отцу было присвоено звание заслуженного врача Латвийской ССР. В двухстах километрах от Бауска находится Яунгульбене, где отец родился и где похоронены его родители. За все

26 лет жизни в Латвии он ни разу не позволил себе посетить Яунгульбене из опасения, что на родине кто-то может его узнать или вспомнить.

Все эти особенности жизни нашей семьи стали причиной того, что я очень мало знаю о Берте Яковлевне, и спросить уже не у кого. Моя мать незадолго до своей смерти в 1999 году начала писать семейные воспоминания, но про Берту Яковлевну написать не успела.

Ниже я постарался изложить все, что мне известно о жизни Берты Яковлевны. Многое основано только на семейных воспоминаниях. Поэтому возможны некоторые неточности или ошибки. Везде, где было возможно, даны ссылки на документы, электронные копии которых переданы мною в музей В. М. Бехтерева.

Берта Яковлевна Арэ (ударение на первой букве) родилась в селе Нойшваненбург (Neuschwanenburg) Лифляндской губернии России. В настоящее время этот населенный

пункт в Латвии называется Яунгульбене (Jsungulbene).

По воспоминаниям моей матери, Берта Яковлевна родилась в 1884 году. В 4-м томе Ленинградского мартиролога за 1937–1938 годы указан год ее рождения – 1887-й. В справке прокуратуры о ее аресте в 1937 году тоже записан 1887 год, но сказано, что по другим сведениям она родилась в 1890 году.

Последняя дата представляется ошибочной. Наиболее вероятная дата рождения – 1887 год. Берта Яковлевна родилась в семье латышских крестьян. Ее отец Яков (Jakob, сорое всего - Jēkabs) Иванович( скорее всего - Янович, от - Jānis) в свои последние рабочие годы был управляющим какого-то имения. Мать звали Анетта Петровна.

22 июня 1896 года в семье Арэ родился сын Эрнест – мой отец.

Других братьев или сестер у Берты Яковлевны не было.

Берта Яковлевна получила среднее образование в Латвии. Кроме латышского языка владела русским и немецким, о чем свидетельствуют сохранившиеся письма.

В 1908 году, то есть в возрасте 21 года, она жила самостоятельно, без родителей, в городе Терийоки (ныне г. Зеленогорск Ленинградской области).

Ее первым мужем был Петр Петрович Гуржи (ударение на последнем слоге), человек весьма состоятельный. Некоторые фотографии Берты Яковлевны времен первого замужества свидетельствуют о ее материальном благополучии. Дата бракосочетания Берты Яковлевны и Петра Петровича неизвестна. Но это событие определенно состоялось

до начала Первой мировой войны. Супруги проживали в Петербурге на Гагаринской ул. в доме № 14 в квартире № 14, которая принадлежала П. П. Гуржи.

Петр Петрович умер в 1916 году.

Он страдал прогрессирующим параличем, лечился у В. М. Бехтерева и, по словам Берты Яковлевны, «умер у него на руках». По-видимому, таким путем в то время и состоялось знакомство Берты Яковлевны и В. М. Бехтерева.

После смерти П. П. Гуржи Берта Яковлевна проживала в той же квартире по Гагаринской ул. по крайней мере до конца 1925 года.

В ноябре 1988 года, ознакомившись со статьей О. Мороза, моя мать направила письмо главному редактору «Литературной газеты» А. Чаковскому, в котором изложила некоторые факты биографии Берты Яковлевны и сослалась на имеющиеся у нее документы, опровергавшие версию о причастности Берты Яковлевны к убийству мужа. Ответ пришел из отдела науки «Литературной газеты». Газета не проявила интереса к сохранившимся в нашей семье документам.

Утверждения М. И. Буянова о родственных связях Берты Яковлевны с Ягодой и Н. П. Бехтеревой о том, то Берта Яковлевна была членом партии, как и версия членов семьи В. М. Бехтерева в целом, поражают своей нелепостью. Как могла латышка, выросшая в Латвии, оказаться родственницей еврея Еноха Гершоновича Иегуды, уроженца г. Рыбинска, который до 1912 года был жителем Нижнего Новгорода? Как могла жена русского «буржуя» П. П. Гуржи проникнуть в партию большевиков?

В действительности у Берты Яковлевны в России и в Советском Союзе не было никаких родственников, кроме ее единственного брата, моего отца Эрнеста Арэ. Были родственники в Латвии. В 1940-х годах я вместе с родителями один раз встречался в Риге с двумя пожилыми латышками, которые по своему возрасту могли быть двоюродными сестрами Берты Яковлевны.

Она не могла быть членом партии прежде всего по своим убеждениям. В моей семье вообще нет и не было членов партии. Мне удалось прожить более 80 лет не только без партийного, но и без комсомольского билета. Исчерпывающий ответ по поводу партийной принадлежности Берты Яковлевны можно найти в Ленинградском мартирологе за 1937–1938 годы – беспартийная. Оценивая возможность упомянутых в статье О. Мороза меркантильных соображений, которые могли толкнуть Берту Яковлевну

на преступление, следует учесть, что она унаследовала большое состояние после смерти первого мужа, которое хранилось за границей. Она неоднократно выезжала за пределы СССР и могла не вернуться именно по меркантильным соображениям, но не сделала этого. Версия П. В. Бехтерева, если исключить намеренную клевету по не известным мне причинам, свидетельствует о том, что сын В. М. Бехтерева ничего не знал об истинном характере взаимоотношений отца с Бертой Яковлевной, что выглядит довольно странным.

Версия П. В. Бехтерева подразумевает, что выдающийся психиатр В. П. Бехтерев в течение более 10 лет дружбы и совместной супружеской жизни с Бертой Яковлевной не сумел распознать в ней человека, способного его убить. Это оскорбление памяти собственного отца и великого ученого.

Мой отец, Э. Я. Арэ, который с 1914 по 1925 год жил вместе с сестрой в Петербурге, знал, что ее отношения с В. М. Бехтеревым основывались на глубоком взаимном уважении и любви. В то время Берта Яковлевна была в хороших отношениях со всеми членами семьи

В. М. Бехтерева, общалась с ними в Петербурге, вместе с некоторыми из них и с В. М. Бехтеревым ездила отдыхать на юг. По-видимому, в то время всех детей В. М. Бехтерева устраивало то, что Берта Яковлевна заботилась об их одиноком отце. После бракосочетания с В. М. Бехтеревым отношение некоторых членов его семьи к Берте Яковлевне резко изменилось. Не меркантильные ли соображения стали причиной того изменения? Впрочем, хорошие отношения Берты Яковлевны с дочерьми В. М. Бехтерева Ольгой и Марией сохранились и после бракосочетания, и после его смерти.

Убедительным опровержением версии П. В. Бехтерева является известная групповая фотография у смертного одра ученого. Среди одиннадцати человек, стоявших у тела, только Берта Яковлевна резко выделялась скорбным выражением лица человека, убитого горем.

По всей вероятности, Берта Яковлевна до конца своей жизни не знала о том, что ее подозревали в убийстве В. М. Бехтерева. Она была женщиной с сильным характером, и если бы знала, то не оставила бы эти обвинения без ответа. И уж во всяком случае сообщила бы о них моему отцу.

Ниже приводятся документы, которые дают представление об истинном характере взаимоотношений В. М. Бехтерева и Берты Яковлевны и о ее роли в последних годах жизни ученого.

Бракосочетание Берты Яковлевны с Владимиром Михайловичем Бехтеревым состоялось 21 июля 1926 года в Кисловодске,  о чем В. М. Бехтерев сообщил родителям Берты Яковлевны в письме от 27 июля 1926 года. В том письме он сообщал, что бракосочетание состоялось «…после более чем 10-летней нашей взаимной привязанности и горячей любви». Эта фраза, в частности, подтверждает, что их знакомство состоялось еще до смерти первого мужа Берты Яковлевны.

Находясь в Кисловодске, В. М. Бехтерев написал письмо своим детям, в котором сообщил

о бракосочетании с Бертой Яковлевной. Сохранился черновик того письма. В письме, в частности, говорилось, что после смерти Натальи Петровны – первой жены В. М. Бехтерева – прошло несколько месяцев. В том письме было сказано, что она умерла «…после тяжкой и долго длившейся болезни, против которой бессильными оказались все…» усилия медицины.

Мой отец по приглашению Берты Яковлевны примерно в 1914 году переехал из Латвии в Петербург. Там он учился сначала в реальном училище Н. П. Шеповальникова, а затем в Военно-медицинской академии и жил у сестры в квартире на Гагаринской ул. до окончания учебы в 1925 году. Поэтому нашей семье было известно, что Берта Яковлевна и В. М. Бехтерев после кончины П. П. Гуржи в течение нескольких лет жили в гражданском браке. Часть того времени первая жена В. М. Бехтерева жила в Финляндии. Она была тяжело больна и недееспособна.

Г. Бальдыш упоминает о том, что Наталья Петровна осталась одна «…на даче, отрезанная в ноябре наступлением белофиннов». По-видимому, речь идет о семейной усадьбе «Тихий берег» под Зеленогорском, которая в 1917 году оказалась на территории Финляндии. Дипломатические отношения между Финляндией и Советской Россией были установлены только 31 декабря 1920 года. Вероятно, это препятствовало возвращению Натальи Петровны в Петербург.

После революции 1917 года Берта Яковлевна была вынуждена работать. В частности, некоторое время она работала в Комиссии по улучшению быта ученых при Петроградском доме ученых. По данным Г. Бальдыша, та комиссия была создана приблизительно в 1920 году, и В. М. Бехтерев был ее членом. По всей вероятности, именно он устроил Берту Яковлевну на работу в той комиссии.

Берта Яковлевна сопровождала В. М. Бехтерева в его последней поездке в Москву в декабре 1927 года. Она была уверена в том, что ее мужа отравили. К сожалению, мне не известно ее мнение о том, как это убийство могло быть осуществлено. После бракосочетания с В. М. Бехтеревым Берта Яковлевна официально проживала с ним в его доме по современному адресу: набережная реки Малой Невки, д. 25. Об этом свидетельствует ее завещание, нотариально заверенное 21 февраля 1928 года. В том завещании указан адрес: набережная р. Невки дом № 7-б.

По словам Берты Яковлевны, вскоре после смерти мужа она переехала в свою квартиру на Гагаринской ул. и передала дом на Невке государству. В июне 1928 года Берта Яковлевна получила пожизненную персональную пенсию республиканского значения (РСФСР) 150 рублей «по мужу». В сохранившемся пенсионном удостоверении указан адрес проживания: Гагаринская ул., 14, кв. 14. Члены семьи В. М. Бехтерева передачей дома были очень недовольны.

Берта Яковлевна была арестована 20 октября 1937 году, по обвинению в шпионаже в пользу Латвии и в контрреволюционной пропаганде среди профессуры Ленинграда. Приговорена к расстрелу 8 декабря 1937 года. Расстреляна 15 декабря 1937 года. Реабилитирована в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1989 года.

Через месяц после ареста Берты Яковлевны, 20 ноября 1937 года, Совет народных комиссаров СССР решил повысить ей персональную пенсию до 600 рублей в месяц. Уведомление прибыло в Ленинград 25 декабря 1937 года, через 10 дней после расстрела…

В папке, которую моей матери удалось вынести из квартиры Берты Яковлевны после ее ареста, оказались семейные фотографии, письма В. М. Бехтерева, газетные и журнальные статьи, посвященные его деятельности, несколько десятков писем почитателей ученого со

всех концов страны, посвященных делу Бейлиса, 40-летию научной деятельности В. М. Бехтерева и его кончине. Там же оказалась фотография И. Е. Репина с дарственной надписью Владимиру Михайловичу, записка М. Горького с просьбой принять ее подателя. Часть документов была завернута в бумагу с надписью «Бессмертие», сделанной рукой Берты Яковлевны. Очевидно, что содержимое папки было дорого Берте Яковлевне и бережно хранилось ею в течение 10 лет после смерти мужа. В папке оказались некоторые

письма, которые дают совершенно определенное представление о характере их взаимоотношений. Их содержание в моем прочтении с сохранением правописания оригинала приводится ниже.

«Дорогая Берта Яковлевна.

Поздравляю тебя с предстоящими светлыми праздниками и выражаю вместе с этим все наилучшие пожелания. Не забывай ни на минуту, как счастлив тот, кого любят так беззаветно, не считаясь с жертвами и страданиями. Будь счастлива и ты …

Твой В. Бехтерев

16/IV»

Судя по дате, это поздравление с Пасхой. Год написания неизвестен. Сам факт написания поздравительного письма говорит о том, что тогда они еще жили врозь и, следовательно, не были связаны браком. Обращает на себя внимание упоминание о жертвах и страданиях Берты Яковлевны. Думаю, что В. М. Бехтерев, употребляя эти слова, в той или иной мере имел в виду, что она после смерти первого мужа, имея значительные средства за границей и возможность покинуть Советский Союз, предпочла остаться с ним.

«Дорогие мои Яков Федорович и Анетта Петровна.  Почитаю своим долгом осведомить Вас, что 21 июля сего года состоялось мое бракосочетание с Вашей прекрасной и горячо любимой мною дочерью Бертой Яковлевной Гуржи в г. Кисловодске, где мы в настоящее время пребываем, пользуясь курортным сезоном. Я безгранично счастлив, что Берта Яковлевна выразила свое согласие на замужество со мной. Надеюсь, что и Вы отнесетесь благосклонно к нашему браку, состоявшемуся после более чем 10 летней нашей взаимной привязанности и горячей любви. Надеюсь, что нынешней осенью после Кисловодска мне удастся лично побывать в Нейшваненбурге и лично засвидетельствовать свое глубокое уважение и чувства полной и безграничной преданности.

С истинным почтением и пожеланиями всего наилучшего остаюсь В. Бехтерев 27/VII1926»

«Дорогие Воля, Лля, Катя и Петя.

Прошло уже несколько месяцев как мы с Вами потеряли маму после тяжелой и долго длившейся болезни, против которой безсильными оказались все … медицины.

Как ни горестно случившееся … при моих беспрерывных занятиях мне нельзя оставаться без того ухода и той взаимности, которые так облегчают существование и которые может дать только столь близкий человек как жена и никто другой. Руководствуясь этим, я на этих днях записался в здешнем заксе на предмет бракосочетания с Бертой Яковлевной Гуржи, которой симпатиями я пользовался прежде и которая в чем я уверен скрасит мне мои грядущие дни. Я высоко ценю в Б. Я. ее давнюю и в полной мере бескорыстную привязанность ко мне, испытанную уже в течение многих лет и в свою очередь я не мог не привязаться к ней за долгий период знакомства с ней. Остаюсь в уверенности что никто из вас не посетует на этот мой шаг, тем более что он ни в чем не изменит нашего установившегося за последнее время жизненного уклада. Дело в том, что Берта Яковлевна согласилась выйти за меня замуж с тем чтобы не было каких либо особых изменений в нашей жизненной обстановке.

Нечего говорить, что этот брак даст мне то спокойствие и то счастье, которым все вы, к сожалению кроме одной Муси, в одинаковой мере пользуетесь. Прошу передать мой сердечный привет всем. Подробности о нашем житье бытье здесь в Кисловодске напишет вам Муся.

Любящий вас папа».

Это черновик письма В. М. Бехтерева его детям, написанный незадолго перед бракосочетанием. По-видимому, письмо далось В. М. Бехтереву нелегко. Об этом говорят многочисленные исправления. Едва ли не треть текста перечеркнута. Местами видна с трудом читаемая редакционная правка, сделанная Бертой Яковлевной карандашом. На обороте последней страницы – плохо различимые наброски обращения самой Берты Яковлевны к детям В. М. Бехтерева.

Стиль письма дает основание полагать, что В. М. Бехтерев не исключал отрицательной реакции детей на его брак с Бертой Яковлевной.

Последняя фраза письма говорит о том, что они были в Кисловодске вместе с дочерью Владимира Михайловича Марией, которую в семье звали Мусей.

«И я роптать уже не стану,

Когда отвергнешь ты меня.

Я все ж любить не перестану

Всем аром пылкого огня.

10/Х 1926»

Это четверостишие на маленьком листочке бумаги, по-видимому,  представляет собой  оследние строки отсутствующего текста. По какой-то причине Б. Я. Гуржи сохранила только эти строки. Дата говорит о том, что четверостишие написано примерно через 3 месяца после бракосочетания.

За 2 дня до указанной даты, 8/Х 1926, В. М. Бехтерев написал на своем фотопортрете: «Слушайся меня безпрекословно! Твой Ладо». Можно только гадать о том, что вызвало эти два высказывания В. М. Бехтерева.

Очевидно только то, что они были дороги Берте Яковлевне и бережно хранились ею.

Вызывает восхищение то, что В. М. Бехтерев в возрасте 69 лет был способен на столь яркие чувства по отношению к своей жене. И каково могло быть ответное отношение со стороны 39-летней женщины, которая завоевала такую любовь великого ученого?

«22/II1927

Дорогие Анета Петровна и Яков Иванович.

Сейчас провожаю к Вам мою безценную Берту Яковлевну, и вместе с тем глубоко скорблю, что совершенно непредвиденные и неустранимые обстоятельства лишили меня возможности поехать вместе с нею, чтобы встретиться по-родственному с Вами и повидать и обнять тех двух, которые так мне близки. Но с Бертой Яковлевной мы решили, что еще нынешней же весной, как только освобожусь от лекций и других дел, первым делом приедем в Нейшваненбург и остановимся на время у Вас проездом дальше заграницу. Дорогую  мне безценную Берту Яковлевну поручаю Вашему попечению и прошу уговорить ее, чтоб она не уехала обратно до тех пор пока врачи не разрешат ей выезд, сообразуясь с ее здоровьем. Мне не было бы больше радости (как бы не тяжело было расставаться с ней на то или другое время) чтобы она вернулась обратно в полном здравии и по возможности скоро. Боюсь однако, что при ее мнительности она будет беспокоиться и тревожиться о своем доме здесь, но Владимир Михайлович и Берта Яковлевна Бехтеревы.

Вы ее всегда успокойте своим добрым и ласковым словом, ибо здесь все за время ее от’езда будет благополучно, как было всегда благополучно и до ее от’езда отсюда.

С наилучшими пожеланиями остаюсь преданный Вам В. Бехтерев».

Это письмо родителям Берты Яковлевны, написанное через 7 месяцев после бракосочетания и за 10 месяцев до смерти В. М. Бехтерева, дышит любовью и заботой о супруге.

Высказывания В. М. Бехтерева в приведенных письмах, несомненно, свидетельствуют о том, что в течение последних десяти лет своей жизни он горячо любил Берту Яковлевну и был уверен в ее взаимности и бескорыстии. Для оценки роли Берты Яковлевны в жизни В. М. Бехтерева представляют интерес еще два документа. Один из них – это телеграмма президиума юбилейного банкета, отправленная в адрес Б. Я. Гуржи по Гагаринской ул., 14, кв. 14. Год и месяц отправки на бланке телеграммы отсутствуют.

Указан только день получения – 22-е число.

В «Вестнике знаний» № 6 за вторую половину марта 1926 года опубликован большой материал, посвященный 40-летию научной деятельности В. М. Бехтерева. Торжественное заседание по поводу юбилея состоялось 20 декабря 1925 года, юбилейный банкет – 21 декабря. В то время Берта Яковлевна носила фамилию Гуржи и проживала на Гагаринской ул. по указанному адресу. По-видимому, телеграмма была отправлена президиумом именно того банкета.

Текст телеграммы говорит о том, что коллеги В. М. Бехтерева знали о его близких отношениях с Б. Я. Гуржи еще до того, как она стала его женой, и высоко оценивали ее роль в жизни ученого.

Второй из вышеупомянутых документов – это письмо Ксении Кандаратской, которое она написала Берте Яковлевне вскоре после смерти В. М. Бехтерева.

«Глубокоуважаемая Берта Яковлевна.

На похоронах я не решилась подойти к Вам с выражением своего соболезнования, но издали смотрела на красивую, благородную линию Вашего профиля с влажными от слез ресницами я все время испытывала непреодолимое желание пожать с глубоким сочувствием Вашу руку.

Для меня теперь, когда нет больше дорогого В.М. как то особенно глубоко осознается роль женщины – давшей ему так много счастья последние годы перед смертью.

Единственно что еще может немного смягчить острую боль от понесенной всеми утраты – это то удовлетворение, которое испытываешь при мысли что под конец своей жизни в личном, интимном отношении ему было так хорошо как может быть никогда раньше.

Окруженный Вашей заботой, нежностью, шармом – присущим Вашей личности, – он умер щедро вознагражденный судьбой за все те неисчерпаемые ценности, кот.

он дал человеческой Культуре.В этом смысле для всех кому дорога память этого великого человека нашей современности в этот последний период его жизни – неразрывно связана будет с воспоминанием о Вас.

Для всех нас Вы останетесь навсегда окруженной ореолом вечной женственности и романтики самого высокого и самого красивого значения.

Вы хорошо знаете, глубокоуважаемая Берта Яковлевна, что Ваше горе разделяют вместе с Вами очень, очень многие для которых человек, который был Вам так дорог и так близок – был так же безконечно дорог как источник неисчерпаемой духовной мудрости. Мы все сейчас в этом смысле очень, очень осиротели … И невольно кажется что в Вашем лице жизнь сохранила осколок чего то очень большого и ценного, чем была жизнь дорогого В. М. Примите от всей нашей семьи выражение глубочайшего сочувствия и почтения. Ксения Кандаратская».

Содержание письма производит большое впечатление и не требует комментариев. К. М. Кандаратская была сестрой мужа дочери В. М. Бехтерева Ольги (Лёли). В статье О. Мороза

сказано, что доцент К. М. Кандаратская часто бывала в семье В. М. Бехтерева. Письмо К. М. Кандаратской свидетельствует о том, что не все родственники В. М. Бехтерева разделяли подозрения его сына Петра и относились к Берте Яковлевне так же, как он. После смерти В. М. Бехтерева хорошие отношения Берта Яковлевна сохраняла с его дочерью Марией (Мусей), которая жила в Чехословакии. Они переписывались, и Берта Яковлевна навещала ее в Праге. 

http://www.mirpeterburga.ru/online/history/archive/48/history_spb_48_3-22.pdf

***

Родился в 1887 г., Латвия, Валкский уезд, м. Яунгульбене; латышка;

персональная пенсионерка.

Проживал: г. Ленинград, Гагаринская ул., д. 14, кв. 14..

Арестован: 30 октября 1937 г.

Приговорен: Комиссия НКВД и прокуратуры СССР 8 декабря 1937 г., обв.: 58-6-11 УК РСФСР.

Расстрелян: 15 декабря 1937 г.

Источник: Ленинградский мартиролог: 1937-1938