Ягнобцы (йағнобӣ) — малочисленный ираноязычный народ, одно из этнических меньшинств Таджикистана, потомки древнего населения Согдианы.

В 1970—1971 годах 100% ягнобцев принудительно перевезли вертолетами в Зафарабадский район (в «коридоре», углубляющемся вглубь территории Узбекистана на северо-западе Согдийской области) и Варзобский район (к северо-западу от Душанбе). Предлогом была опасность жизни в горах из-за землетрясений, но на самом деле требовались рабочие руки для выращивания хлопка

***

В горах Таджикистана в полной изоляции живет несколько сотен человек, не желающих иметь ничего общего с современной цивилизацией. Большую часть года долина Заравшана скрыты за непроходимыми перевалами. Двадцать восьмого марта 1970 года грохот вертолетов разбудил жителей горных ущелий северного Таджикистана. Больше тысячи лет никто не тревожил этих людей: согдийцы, потомки древнего восточно-иранского народа, укрылись в недоступных горах в начале VIII века, оборвав практически все контакты с внешним миром. И сейчас в долине Зеравшана остались около двухсот человек, которые по-прежнему живут в своем диком микромире, неохотно впуская в него чужих...

***

Всего двести человек проживают сегодня в дельте реки Ягноб (поэтому их еще называют ягнобцы), в четырех кишлаках, затерянных в ущельях на территории в 150 квадратных километров. От одного кишлака до другого – почти день пути, а некоторые из них – это пара глиняных мазанок, в которых живут три-четыре человека. В ущелье Бидонросак я нашел всего 14 жителей, укрывшихся за непроходимыми с ноября по март перевалами. Я пытался понять: почему эти люди отказались от возможности дать образование детям, получать медицинскую помощь, а вместо этого поселились на высоте четыре с лишним тысячи метров, где даже дышать трудно.

Геродот упоминает согдийцев в третьей книге своей «Истории». Он писал 2500 лет назад, но государство Согд существовало уже минимум четыре столетия. Главными центрами Согда были Бухара, Самарканд и Пенджикент. Согдийцы были искусными мастерами, отчаянными воинами и удачливыми торговцами. Они создали торговую сеть, охватывавшую всю Центральную Азию. Они воевали с Александром Македонским и сражались с тюрками-кочевниками. Но в начале VIII века Согд был завоеван арабами и вошел в состав халифата. Согдийцы, исповедовавшие одну из древнейших религий – зороастризм, были насильно обращены в ислам, храмы верховного божества Ахурамазды и пророка Заратуштры были разрушены. Государство Согд перестало существовать, но народ не исчез. Именно тогда несколько тысяч согдийцев скрылись от арабов в горах, сократив до минимума контакты с остальным миром. Так возникла маленькая изолированная страна со столицей – кишлаком под названием Пскон. Веками никто не беспокоил горцев: никому и в голову не могло прийти, что там, среди снега и голых скал, могут быть люди.

Назад в светлое будущее

Иноятулло Атовулоев наполнил крошечную пиалу зеленым чаем. За окном неслышно падал снег. Сугроб дорос почти до самого подоконника, что неудивительно: сам домишко Иноятулло был всего под два метра высотой вместе с плоской крышей, сложенной из плит песчаника. А снег все падал и падал в мертвой тишине, которую ни я, ни кто-либо другой из присутствующих не смели нарушить. Наконец старик произнес: «Я помню фамилию командира экипажа. Малахов была фамилия. Он был русский. Другие пилоты были таджики. Они сказали, что какой-то ледник идет прямо на наш кишлак. Мы не поверили. Наш Пскон простоял на этом месте тысячу лет, и никаких лавин или других бед здесь не было – место для кишлака выбрали мудрые предки, которые знали, как строить дом в горах. Неделю вертолет стоял здесь. Люди, которые прилетели на нем, ходили по домам и уговаривали нас улететь с ними». Иноятулло умолк и долго смотрел в окно, а снег все падал и падал в глухой тишине гор.

Старец по имени Саидахмат продолжил рассказ: «Мы жили сами по себе. Никого не беспокоили, и к нам никто не лез. Иногда кто-нибудь спускался в долину, к нижним людям, чтобы продать скот, обменять наше хорошее масло на текстиль и керосин, послушать, о чем судачат люди там, внизу. Обычно это были тревожные новости: везде войны, грабежи и вообще неспокойная жизнь. Это укрепляло в нас мысль, что лучше, чем в Зеравшане, нигде не может быть. Наша жизнь – это молитва, работа, семья. Мы не знали алкоголя, табака и наркотиков. Мы не знали ни тракторов, ни вертолетов. Вот почему так были испуганы их грохотом наши женщины. Моя Зебо испугалась очень сильно. Насмерть...

...Люди из вертолета ходили из дома в дом всю неделю. Рассказывали, какая счастливая жизнь будет в «колхозе». Что это такое, мы не знали. Один из тех людей сказал, что он «коммунист» и что его зовут «член райкома товарищ Гясов». Он говорил, что скоро на всей земле наступит «коммунизм». Что всем будет хорошо, лучше, чем в раю. Показывал нам красную книжку с лысым человеком на обложке и говорил, что это «Ленин». Нам было все равно...

Мы не разговаривали с ними. Это было забавно: они часами что-то кричали, а мы не отвечали, будто они говорили с камнями. Мы просто доили коз и готовили пищу. Я надеялся, что незнакомцы сядут в свой железный вертолет и улетят в долину, а мы заколем пару овец и отпразднуем их уход, и все будут радоваться, как мудрые старики одурачили чужаков. Какими мы сами были дураками...

Наконец они стали злиться. Кто-то из них сказал что-то про «врагов народа». Я хорошо помню, как отец изменился в лице и прошептал, что, наверное, придется на время уйти в другой кишлак, к его брату. Потом рассказал, что слышал историю про «врагов народа» на базаре, лет 30 назад: какого-то муллу посадили в тюрьму на десять лет и даже запретили ему писать письма домой, потому что он был этим самым «врагом». Люди объяснили отцу, что муллу скорее всего казнили новые правители Таджикистана – «большевики».

На восьмой день пришли солдаты. Семь человек. У них были автоматы. Они были злые, потому что им не дали вертолет, как людям Малахова, и они шли к нам пешком через три перевала. Солдаты не стали нас уговаривать. Они просто врывались в дома, хватали вещи и тащили в вертолет. Люди бежали за ними, пытаясь отнять пожитки, но на улице их ловили и бросали в страшно ревущую железную машину. Выли собаки, плакали дети. Женщины кричали от страха. Одна из моих сестер, Зебо, внезапно обмякла и упала мне на руки, когда вертолет стал отрываться от земли. Ее лицо посинело, и она умерла у меня на руках. В колхозе потом сказали, что у нее разорвалось сердце. Так мы начали жизнь на новом месте с рытья первой могилы. К Новому году мы похоронили 700 человек, из них 400 – дети».

В колхозе

Иноятулло налил мне чаю и продолжил: «Мы не имели права покидать колхоз. Наших детей сразу забрали в детский сад под предлогом заботы о работающих родителях. Потом их отправляли в советскую школу, где из них делали пионеров и комсомольцев. Молитва была под запретом. Мечетей не было. Все наши священные книги (одной было 600 лет) утопили в Ягнобе вертолетчики. Нам сказали, что эти книги – «пережиток феодализма», и ругались, что там не было ни слова по-русски. Одну-две мы успели спрятать. Вот этой – 190 лет, а вторая еще старше...»

Я касаюсь древних, пахнущих тленом страниц большой книги в кожаном переплете. Покрытая арабской вязью желтая бумага шелестит в руках. Кто-то сшивал воловьими жилами эти рассыпающиеся страницы, чтобы все до единой достались следующим поколениям. А потом чья-то другая рука брезгливо бросила эту бесценную книгу в реку – так же, как в Мюнхене когда-то книги швыряли в костры ...

С советской точки зрения все, что сделали с этим народом, было совершенно нормально: выселяли же сотни тысяч литовцев в Сибирь, полтора миллиона чеченцев с ингушами в Казахстан и многие миллионы еще куда подальше – в Каракумы, за Урал, за Полярный круг... Подумаешь, переселили пять тысяч диких горцев в долину. Из средних веков да сразу в социализм – бух! Благое дело сделали! Эти чудаки и автобуса не видали в жизни, всю работу делали руками или на лошадях, а тут на тебе – тракторы, бульдозеры... Они счастья своего только по причине собственной отсталости не понимают! Жили в каких-то хибарах из глины, без водопровода, без газа, а в колхозе – горячая вода и газовые плиты. Кстати, чтобы кто-нибудь не вздумал вернуться в горы, к своим примитивным хижинам, те на всякий случай взорвали. Динамитом. Взрывчатки не пожалели – только пыль полетела.

Иноятулло продолжал: «Никто никогда не считал, сколько согдийцев забрали на поля, где мы работали по колено в воде, в которую тоннами бросали удобрения. На жаре люди падали в эту воду и тонули. Моя жена Зарина несколько месяцев перед смертью была парализована. Русские врачи не брали с нас деньги за лечение, но не могли нам помочь. Когда я похоронил жену, то ушел на родину, в горы, и Аллах вернул мне силы. Аллах Акбар!» Все сидевшие в комнате хором повторили священные слова, руками обмыв бородатые лица.

Колхозная жизнь разделила народ на тех, кто родился до колхоза и уже в нем. Дети, появившиеся на свет в долине, в большинстве своем там и остались, привыкнув к электричеству и бесплатной медицине, отслужив в советской армии и выучив русский. Те же, кого притащили в «хлопковый рай» на вертолетах, так и остались душою в горах, надеясь, что когда-нибудь туда вернутся. Среди согдийской общины в колхозе ходила легенда о трех ягнобцах, сбежавших в горы и нашедших там только развалины древних кишлаков. Якобы за ними были посланы вертолеты, и в горах началась война трех храбрых горцев, вооруженных только древними ружьями, против всей военной авиации СССР. Была еще легенда о делегации ягнобцев, дошедших до Москвы, «до самого Суслова». И Суслов якобы подтвердил: оставаться на месте «до особого решения ЦК». Скорее всего, все это – выдумки КГБ, который хотел заставить горцев отказаться от всякой мысли о возвращении на родину...

http://www.fergananews.com/articles/1435

***

Примерные текстовые транскрипции ягнобского языка

Dahana Duoba dar”yoi riite qadima khutana ast, ki chi qadime davr to hozirisah Piskon ki chi ani ment khizmat karaksh ast. Mokh ba’di du soat jigari Yaģnob rasimesht, ki numsh Piskone khaste. Ma’nai Piskone kalima numsh “koni ilm” khaste.Yaģnobe voodi tafor qisme joigir vitakh: Soyaru, Oftobru, tagobai Kul, tagobai Piskon.Zivogshinost vovosht, ki har tafor imen har khel gap dihosht.

***

Неподалеку от реки Дуоба, находится старинная мельница, которая до сих пор служит жителям кишлака Пскон. После двух часов мы достигнем самого центра Ягнобской долины, который называется Пскон. Значение слова Пскон – «месторождение науки». Ягнобская долина поделена на четыре части: Сояру, Офтобру, Кул и Пскон. Лингвисты говорят, что во всех четырех кишлаках ягнобцы говорят на разных диалектах.