Василий Шульгин

Добавить Фото!
Дата рождения:
13.01.1878
Дата смерти:
15.02.1976
Продолжительность жизни:
98
Дней с рождения:
53403
Годы с рождения:
146
Дни после смерти:
17575
Годы после смерти:
48
Категории:
Аристократ, Дворянин, Депутат Госдумы России, Общественный деятель, Политик, Публицист
Национальность:
 русский
Кладбище:
Кладбище Байгуши, Владимир

Васи́лий Вита́льевич Шульги́н (1 [13] января 1878, Киев —15 февраля 1976, Владимир) — русский политический и общественный деятель, публицист. Из потомственных дворян Волынской губернии. Депутат второй, третьей и четвёртой Государственных дум, принявший отречение из рук Николая II. Один из организаторов и идеологов Белого движения. Русский националист и монархист.

Молодые годы

В. Я. Шульгин Дмитрий Иванович Пихно, отчим Шульгина

Василий Шульгин родился в Васильев вечер 1 (13) января 1878года в Киеве в семье историка Виталия Яковлевича Шульгина (1822—1878).

Отец умер, когда мальчику ещё не было и года, и Василия воспитывал отчим, учёный-экономист Дмитрий Иванович Пихно, редактор газеты «Киевлянин» (сменил на этой должности отца Василия Шульгина), впоследствии — член Государственного Совета. С отчимом у Шульгина сложились тёплые, дружеские отношения. Как впоследствии утверждал сам Шульгин, формирование его политических взглядов и мировоззрения произошло под влиянием отчима, и до самой его смерти на все политические события в стране Шульгин «смотрел его глазами». Крёстным отцом Шульгина был профессор Университета Святого Владимира, впоследствии министр финансов Российской империиН. Х. Бунге.

В 1895 году Шульгин окончил Вторую киевскую гимназию с довольно посредственными оценками: в аттестате зрелости у него по шести из одиннадцати предметов стояли «тройки», в частности, по русскому языку, истории, латыни. В тот же год поступил в Киевский Императорский университет святого Владимира для изучения права на юридическом факультете. По окончании университета в 1900 году поступил в Киевский политехнический институт на механическое отделение, но, проучившись всего один год, покинул его. Негативное отношение к революционным идеям сформировалось у него ещё в университете, когда он постоянно становился очевидцем беспорядков, организованных революционно настроенными студентами. Тогда же сформировались его политические взгляды. Сам Шульгин в зрелые годы так вспоминал об этом времени: «Антисемитом я стал на последнем курсе университета. И в этот же день, и по тем же причинам я стал „правым“, „консерватором“, „националистом“, „белым“, ну словом тем, что я есть сейчас…»

Шульгин был очень эрудированным человеком, знал несколько иностранных языков, играл на гитаре, фортепиано и скрипке. В сорок лет стал вегетарианцем.

Шульгин прошёл обычную для призывника, имеющего законченное среднее образование, одногодичную срочную службу в армии (3-я сапёрная бригада) и в 1902 году был уволен в запас в стандартном для такого призыва чине прапорщика запаса полевых инженерных войск. После он уехал в Волынскую губернию, где обзавёлся семьёй и занимался сельским хозяйством (сначала в селе Агатовка Буринской волости Острожского уезда, а с 1905 года поселился в своём имении Курганы, где проживал до 1907 года), занимаясь написанием романа «Приключения князя Яноша Воронецкого» и земскими делами — его назначили «попечителем по пожарно-страховым делам». Он стал также почётным мировым судьёй и земским гласным Острожского уезда.

Такая жизнь продолжалась вплоть до 1905 года, когда в сентябре он был призван на Русско-японскую войну, которая закончилась, прежде чем Шульгин добрался до фронта; однако он продолжал служить с сентября по декабрь 1905 года младшим офицером в 14-м сапёрном батальоне в Киеве. После опубликования Манифеста 17 октября 1905 года в Киеве начались волнения, и Шульгин вместе со своими солдатами принимал участие в усмирении еврейских погромов. Отчим принял Шульгина журналистом в свою газету, где под влиянием революционных событий 1905 года Шульгин начал печатать свои статьи (с сентября 1913 года Шульгин стал редактором этой газеты). Талант Шульгина-публициста был отмечен как современниками, так и исследователями его наследия.

Шульгин был очень плодовит — в доэмигрантский период его статьи появлялись каждые два — три дня, а то и ежедневно.

Тогда же Шульгин вступил в Союз русского народа (СРН), а затем и в Русский народный союз имени Михаила Архангела, так как посчитал его лидера В. М. Пуришкевича более энергичным, чем лидер СРН А. И. Дубровин.

 

В Думе

В. В. Шульгин — кандидат в депутаты III Думы

Твой голос тих, и вид твой робок, Но чёрт сидит в тебе, Шульгин. Бикфордов шнур ты тех коробок, Где заключён пироксилин.

Эпиграмма В. М. Пуришкевича на В. В. Шульгина

На своих первых выборах — во II Думу — Шульгин проявил себя умелым агитатором. Он избирался как помещик от Волынской губернии (где имел 300десятин земли) сначала во II, а позже в III и IV Думы, где был одним из лидеров фракции «правых», а затем умеренной партии русских националистов —Всероссийского национального союза и солидарной с ВНС организации — Киевского клуба русских националистов.

C течением времени Шульгин от правого фланга (II Дума) переходил на всё более умеренные позиции, постепенно сближаясь с центром в лице октябристов (III Дума), а затем и кадетов (IV Дума). Историк Д. И. Бабков полагал, что такое изменение позиций Шульгина было обусловлено прежде всего безоговорочным желанием довести Россию до победы в войне, поэтому он, оставаясь правым и монархистом, готов был идти на союз с теми силами, которые провозгласили лозунг «война до победного конца». По мнению Бабкова, Шульгин полагал, что ни правые, ни царское правительство довести страну до победы не смогут.

Менялось у Шульгина и отношение к думской работе. Шульгин вспоминал, что в детстве он «…ненавидел Парламент». Схожее отношение было у Шульгина и ко Второй Думе, депутатом которой он был выбран спонтанно и вопреки собственному желанию: «когда один что-то говорит, потом другой что-то говорит, а потом все вместе что-то кричат, хотя бы и грозя кулаками, и покричавши разойдутся пить пиво, какая же это „борьба“ в самом деле? Мне делалось скучно и противно — до тошноты». Но уже во время работы III Думы он «втянулся» в парламентскую работу. В бытность депутатом IV Думы он писал в письме своей сестре Л. В. Могилевской в 1915 году: «Не думайте, что мы не работаем. Государственная Дума делает всё, что может; поддерживайте её всеми силами — в ней жизнь», а в апреле 1917 года, когда в результате революции Россия вообще осталась без представительного органа, Шульгин писал: «мыслить Россию без народного представительства… не решится ни один фанатик».

Шульгин был великолепным оратором. Выступая в Думе, Шульгин говорил негромко и вежливо, всегда оставаясь спокойным и иронично парируя выпады противников, за что получил прозвище «очковая змея». Советский публицист Д. Заславский такими словами описывал отношение к Шульгину его думских оппонентов: «Его ненавидели больше, чем Пуришкевича, больше, чем Крупенского, Замысловского и других думских черносотенцев и скандалистов». Сам же Шульгин позднее вспоминал о своих думских выступлениях:

Я как-то был в бою. Страшно? Нет… Страшно говорить в Государственной Думе… Почему? Не знаю… Может быть, потому что слушает вся Россия…

— Шульгин В. В. Дни

Шульгин писал стихи и в думский период удачно состязался в политическом стихотворстве с В. М. Пуришкевичем, мастером политической пародии и эпиграммы. Стихотворение В. В. Шульгина «Пал богатырь. На пир кровавый» стало поэтическим эпиграфом издававшейся Пуришкевичем «Книги русской скорби».

Зал заседаний Государственной думы. Сюда, как вспоминал Шульгин, он любил приходить вечером и размышлять в одиночестве

Во II и III Думах Шульгин поддерживал правительство П. А. Столыпина как в реформах, так и в курсе на подавление революционного движения, включая введение военно-полевых судов. Несколько раз его принимал Николай II.

С началом Первой мировой войны Шульгин ушёл добровольцем на Юго-Западный фронт прапорщиком 166-го Ровненского пехотного полка. Весной 1915 года, практически сразу же после прибытия в действующую армию, был ранен в атаке под Перемышлем. Ранение было таким, что о дальнейшей службе в армии речь уже не шла. Впоследствии заведовал фронтовым питательно-перевязочным пунктом, организованным на средства земских организаций (Санитарный отряд Юго-Западной земской организации). На время проведения думских сессий, как депутат Думы, имел возможность уезжать из отряда в столицу на их заседания. Он был потрясён ужасной организацией и снабжением армии. Был членом Особого совещания по обороне.

В 1915 году он неожиданно выступил против ареста и осуждения по уголовной статье, несмотря на депутатскую неприкосновенность, социал-демократических депутатов Думы, назвав это «крупной государственной ошибкой».

13 (26) августа 1915 года он вышел из думской фракции националистов и совместно с В. А. Бобринским образовал «Прогрессивную группу националистов», став товарищем председателя фракции, однако из-за частых разъездов Бобринского фактически возглавил группу. Вместе со многими депутатами Думы (от крайне правых до октябристов и кадетов) участвовал в создании Прогрессивного блока, в котором видел союз «консервативной и либеральной части общества», и вошёл в состав его руководства, сблизившись со своими бывшими политическими противниками. Известность получила речь Шульгина 3 (16) ноября 1916 года, ставшая своеобразным продолжением прозвучавшего двумя днями ранее выступления лидера кадетов П. Н. Милюкова. В ней Шульгин выразил сомнение, что правительство способно довести Россию до победы, а потому призывал «бороться с этой властью до тех пор, пока она не уйдёт». В своём выступлении на последнем заседании Думы 15 (28) февраля 1917 года Шульгин назвал царя противником всего того, «что, как воздух, необходимо стране».

 

Отречение Николая II

Императорский вагон-салон, где Шульгин 2 марта 1917 года принял отречение Николая II Основная статья: Отречение Николая II

2 (15) марта 1917 года Шульгин вместе с А. И. Гучковым был направлен ВКГД в Псков для переговоров с Николаем II об отречении. Экстренный поезд состоял из паровоза и одного вагона, в котором ехало семь пассажиров — Гучков, Шульгин и пятеро солдат охраны с красными бантами на шинелях. Шульгин присутствовал при подписании Николаем II манифеста об отречении от трона, поскольку, как и многие представители высших слоёв общества, считал выходом из ситуации конституционную монархию во главе c Алексеем Николаевичем (при регентстве дяди — брата царя великого князя Михаила Александровича).

Внешний вид Шульгина и Гучкова, которые явились к царю в пиджаках, четыре дня не мытые и не бритые, при этом Василий Витальевич отмечал, что сам был, «с лицом каторжанина, выпущенного из только-что сожжённых тюрем», вызвал гнев свиты, из-за чего между Шульгиным и крайними монархистами возникла вражда, длившаяся долгие годы. Когда Гучков с Шульгиным вышли из вагона Николая II, к Шульгину подошёл кто-то из царской свиты и произнёс: «Вот что, Шульгин, что там будет когда-нибудь, кто знает. Но этого „пиджачка“ мы вам не забудем…». Графиня Брасова писала, что Шульгин «нарочно не брился …и …надел самый грязный пиджак… когда ехал к Царю, чтобы резче подчеркнуть своё издевательство над ним».

На следующий день, 3 (16) марта 1917 года, Шульгин присутствовал при отказе Михаила Александровича от престола: как и большинство присутствовавших, уговаривал его не принимать верховную власть (только Милюков и Гучков настаивали на том, что Михаил должен вступить на престол), отмечая, что в Петрограде не было силы, на которую Михаил мог бы опереться, составлял и редактировал его акт отречения. По информации Д. И. Бабкова, Шульгин в первые дни революции на один день возглавил Петроградское телеграфное агентство, чем и воспользовался, разослав по трёмстам адресам свою статью с оценкой сложившейся в России ситуации, которую напечатали многие провинциальные газеты. Другие историки, впрочем, сообщали, что не могли найти подтверждения этому факту.

Свидетели отречения: барон Фредерикс, генерал Н. В. Рузский, В. В. Шульгин, А. И. Гучков, дворцовый комендантВ. Н. Воейков, Николай II. Государственный исторический музей

 

В эмиграции

Шульгину

В нём нечто фантастическое: в нём Художник, патриот, герой и лирик, Царизму гимн и воле панегирик, И, осторожный, шутит он с огнём… Он у руля — спокойно мы уснём. Он на весах России та из гирек, В которой благородство. В книгах вырек Непререкаемое новым днём. Его призванье — трудная охота. От Дон-Жуана и от Дон-Кихота В нём что-то есть. Неправедно гоним Он соотечественниками теми, Кто, не сумевши разобраться в теме, Зрит ненависть к народностям иным. Игорь Северянин Цикл «Медальоны». Белград. 1934 г.

Прибыв в Константинополь (где он провёл время с ноября 1920 по июль 1921 годов), Шульгин прежде всего посетил Галлиполийский лагерь, где безуспешно пытался разыскать своего сына Вениамина, пропавшего при обороне Крыма. Летом 1921 года Шульгин с этой же целью тайно посетил берега Крыма. Для этого ему и группе его единомышленников, каждый из которых ставил целью побывать в Советской России по личным мотивам, пришлось приобрести в Варне парусно-моторную шхуну, на которой они совершили поход к Крыму. Вблизи Аюдага со шхуны на берег высадилась группа, в которую входили поручик и журналист Вл. Лазаревский и граф Капнист, которым Шульгин поручил поиски сына. В условленный срок шхуна подошла к берегу забрать высадившихся, но из них никто обнаружен не был, а шхуна была с берега обстреляна. Предприятие окончилось неудачей. Шульгину пришлось вернуться в Болгарию. Из Болгарии Шульгин переехал вЧехословакию (проживал до осени 1922 года), затем в Берлин (где прожил с осени 1922-го по август 1923 года), во Францию (Париж и юг Франции — сентябрь 1923 — сентябрь 1924 годов) и обосновался в Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев. С момента образования РОВС Шульгин стал активным его участником. В 1921—1922 годах был видным членом Русского совета, созданного П. Н. Врангелем в качестве российского правительства в изгнании.

В эмиграции Шульгин более не становился ни издателем, ни редактором, оставаясь лишь журналистом. Его первая написанная в эмиграции публицистическая работа «Белые мысли» появилась во время посещения Галлиполийского лагеря и увидела свет в декабре 1920 года в рукописном журнале «Развей горе в Голом поле», который издавали в лагере. Эту статью П. Б. Струве опубликовал в первом возобновлённом в зарубежье выпуске «Русской мысли». В дальнейшем публицистику Шульгин печатал в эмигрантских газетах и журналах самых разных направлений, причём не обязательно сочувствовавших его взглядам.

В это время стабильным источником дохода Шульгина являлись гонорары за его публицистическую и литературную работу. К примеру, согласно записям самого Шульгина, за период с 1 сентября 1921-го по 1 сентября 1923 года «литературным трудом» Шульгин заработал 535 долларов США, при том что общие его доходы составили 3055 долларов (остальную часть доходов составила работа мельницы в его имении на Волыни — в результате Советско-польской войны имение оказалось на территории Польши). Впрочем, в первые годы эмиграции Шульгину мало что оставалось от его гонораров — значительная часть его доходов шла на уплату долгов, сделанных им и его близкими в Константинополе.

Кроме политики Шульгин занимался вопросами сохранения и развития русской культуры в Зарубежье, его волновала возможная утрата русской эмиграцией своей национальной идентичности, возможность национального «растворения» в принявших эмигрантов странах. В 1924 году в Королевстве Сербов Хорватов и Словенцев было образовано культурно-просветительское общество «Русская матица», отделения которого предполагалось образовать «везде, где живут русские». Действительным членом отделения в городе Новый Сад стал Шульгин. Он принимал участие в подготовке и издании литературно-публицистического сборника, издаваемого этим отделением, «Благовест». Кроме того, Шульгин был членом «Союза писателей и журналистов» Югославии.

 

Смягчение позиций в отношении большевизма

Несмотря на то, что Шульгин продолжал объявлять себя националистом и монархистом (при этом историк Репников указывал на то, что шовинистом Шульгин не был), его отношение к большевистскому режиму начало меняться. Считая, что большевизм постепенно эволюционировал и что «белая мысль» восторжествует над «красной оболочкой», Шульгин перешёл на соглашательские позиции, близкие к «сменовеховским». Шульгин писал о большевиках:

…наши идеи перескочили через фронт… они (большевики) восстановили русскую армию… Как это ни дико, но это так… Знамя Единой России фактически подняли большевики… фактически Интернационал оказался орудием…расширения территории…для власти, сидящей в Москве… нельзя не видеть, что русский язык во славу Интернационала опять занял шестую часть суши… большевики: 1) восстанавливают военное могущество России; 2) восстанавливают границы Российской державы… 3) подготовляют пришествие самодержда всероссийского…

— Шульгин В. В. Годы. Дни — 1920. — С. 795—797.

В большевизме и монархизме Шульгин вообще видел много схожих черт — непринятие парламентаризма, сильная диктаторская власть — «…отсюда только один скачок до Царя» писал Шульгин о большевиках ещё в декабре 1917 года. Шульгин ставил в заслугу большевикам, что те фактически восстановили «нормальную» организацию общества — утвердили неравенство и принцип единоначалия, поставив над русским народом новую элиту - большевистскую партию, во главе с единоличным правителем — вождём. Шульгин отнюдь не собирался уничтожать всё, что было создано большевиками, он надеялся «достигнуть своей цели, просто „скусив верхушку“» — отстранить от власти руководящий слой и заменить его новым.

Историк М. С. Агурский в своей работе «Идеология национал-большевизма» пришёл к выводу, что Шульгин был первым, кто обратил внимание на то, что большевики, причём только на бессознательном уровне, стали на национальные позиции, используя идеи «Интернационала» как орудие русской национальной политики.

 

Интерес к фашизму

С интересом и симпатией Шульгин присматривался к итальянскому фашизму. Шульгин увидел в нём подходящий механизм для управления современным обществом. Особенно импонировали Шульгину такие элементы фашизма, как дисциплина и национализм. В июне 1923 года в письме к П. Б. Струве Шульгин писал: «К Вашему лозунгу „отечество и собственность“ я бы прибавил и „дисциплина“. Под дисциплиной можно при желании понимать и форму правления, …и форму управления. Насчёт этой последней я всё более начинаю склоняться к итальянщине…». В глазах Шульгина между фашизмом и коммунизмом не было существенных отличий: «столыпинизм, муссолинизм и ленинизм… являются системами „минористическими“, то есть, основанными на власти меньшинства над большинством». По мнению историка Бабкова, Шульгин на какой-то период времени стал идеологом русского фашизма.

В 1927 году Шульгин участвовал в работе Евразийского союза и «Школы фашизма» при Союзе монархистов и уже уверенно утверждал: «Я — русский фашист». Лейтмотивом пропаганды фашизма Шульгиным стало следующее: чтобы победить «красных», «белые» должны многому у них научиться и перенять их тактику. В качестве примера создания движения, способного победить большевиков, он указывал на организацию итальянских фашистов. Шульгин начал публиковать статьи в прессе, популяризировавшие идеи фашизма и предлагавшие создавать русские милитаризированные группы, как у советских коммунистов и итальянских фашистов.

Пропаганда фашизма Шульгина вызвала в эмигрантской среде противоречивую реакцию. Часть эмигрантов обвинила Шульгина («чёрного изувера») в попытках восстановить в России монархию, для чего он якобы был готов встать на путь «красных изуверов» — коммунистов — и создавать в России милитаризованные отряды, подавляющие демократию. Но были и сторонники его идей (например, Н. В. Устрялов): проповедь «русского фашизма» имела успех.

Но уже в то время Шульгин видел таящуюся внутри самого фашизма опасность того, что фашисты разных стран будут добиваться усиления своей собственной нации за счёт других наций. В этой связи он писал: «Фашисты всех стран… неспособны подняться выше узкопонимаемых ими интересов своего государства. …фашизм …имеет в себе самом нечто, что грозит страшной опасностью всему этому движению. Другими словами, фашизм склонен к само-уничтожению во взаимной борьбе». Разрабатывая в 1925 году программу для русской фашистской партии, он предлагал: «Не утверждай вслед за немцами, …что „родина превыше всего“. Родина выше всех остальных понятий человека, но выше родины — Бог. И когда ты захочешь „во имя родины“ напасть беспричинно на соседний народ, вспомни, что перед лицом Бога это грех, и отступи во имя Бога от своего намерения.… Люби свою родину, „как самого себя“, но не делай её богом, …не становись идолопоклонником».

Позднее тема фашизма была продолжена в книгах Шульгина «Три столицы» и «Что нам в них не нравится», но последствия операции «Трест» дискредитировали не только Шульгина, но и его идеи, в том числе и идею «русского фашизма». После появления в европейской политике такого явления, как германский национал-социализм, считая, что между ним и итальянским фашизмом «великая разница…», Шульгин стал противником как национал-социализма, так и вообще всех крайних форм национализма.

 

Операция «Трест» и книга «Три столицы»

По заданию РОВС зимой 1925—1926 годов Шульгин по фальшивому паспорту вновь тайно посетил Советский Союз для налаживания связей с подпольной антисоветской организацией «Трест» и в попытке найти пропавшего сына. Шульгин рассказывал впоследствии:

Я …обратился в Париже к одной ясновидящей даме,… она, глядя в шар, начала говорить, что мой Ляля находится в одном из сумасшедших домов на юге России. Почему я не догадался тогда подробно расспросить её, как выглядел этот город, начиная с вокзала и кончая той улицей, где был этот жёлтый дом! Тогда бы я нашёл Лялю. Ведь и моя тайная поездка в Россию в 1925 году во многом питалась надеждой, что я отыщу сына. Я побывал в Киеве, Москве и Питере, а потом описал это в книге «Три столицы». Кстати, в Киеве, загримированный, я смотрел спектакль по роману Михаила Козакова «Падение империи», где играл актёр, загримированный под меня… И вот недавно я с помощью Хрущёва получил возможность поездить по Украине. И представьте, в Полтаве, в сумасшедшем доме я нашёл следы моего Ляли… Он скончался там… Так через много лет я получил подтверждение давнему прорицанию…

— Михайлов О. Н. Один день с Шульгиным

Шульгин был на территории СССР с 23 декабря 1925 года по 6 февраля 1926 года. За это время он побывал в Киеве, Москве и Ленинграде. В Винницу, где он хотел побывать в поисках сына, его не пустили. От «Треста» туда якобы ездили люди, но сына Шульгина не нашли (к тому времени он уже умер). Шульгин вернулся под большим впечатлением от увиденного в России — он ожидал свержения большевизма со дня на день. Хорошее впечатление произвела на него организация «Трест». Шульгин считал, что к нему наконец-то вернулась возможность заняться реальным делом — он был готов отдать в распоряжение «Треста» своё имение в Польше на границе с Советской Россией, чтобы организовать там перевалочную базу для агентов организации — мнимых «контрабандистов», и для отвода глаз даже пытался организовать в имении мыловаренное предприятие.

Перед тем как покинуть СССР, на встрече с руководством «Треста» Шульгин получил рекомендацию описать свои впечатления от НЭПа в книге. Так родилась книга «Три столицы». Шульгин описал в ней то, что он видел и слышал во время путешествия — а видел и слышал он не так много, так как «по соображениям конспирации» круг его общения и посещения различных мест был ограничен. Информацию о настроениях советских людей и жизни в СССР он получал либо от «трестовиков», либо из советской прессы. Поэтому, даже несмотря на имеющиеся в книге антисоветские и антиленинские выпады, Шульгин показал в книге в целом вполне положительную картину новой России периода расцвета НЭПа.

Для исключения возможности «провала» антисоветского подполья было решено рукопись книги отправить в СССР для «корректуры», после чего напечатать её на Западе. Так и было сделано, рукопись побывала в Москве и вернулась без особых изменений (были удалены только фрагменты, описывающие техническую организацию перехода границы, не были тронуты даже очень резкие замечания о Ленине).

Шульгин не знал, что «цензором» его книги было ГПУ и что написанная им книга должна была, по замыслу чекистов, стать пропагандой идеи ожидания перерождения Советской России и в итоге снизить активность белой эмиграции. В книге утверждалось, «что Россия не умерла, что она не только жива, но и наливается соками», и если НЭП будет развиваться в «надлежащем направлении», то он уничтожит большевизм. Автор также утверждал, что зарубежные русские силы, желающие свержения советской власти, должны непременно согласовывать свои действия с внутренними силами России, преследующими те же цели.

Спустя много лет Шульгин так прокомментировал ситуацию: «Кроме подписи автора, то есть „В. Шульгин“, под этой книгой можно прочесть невидимую, но неизгладимую ремарку: „Печатать разрешаю. Ф. Дзержинский“». Книга вышла в январе 1927 года и внесла сумятицу в ряды русской эмиграции.

Шульгину было внушено «трестовиками», что, кроме издания книги, будет желательно ему выступить на Съезде русских эмигрантов, готовившемся на апрель 1927 года, с докладом об увиденном в Советской России, чтобы «заставить его <съезд> идти по желательному пути». Шульгин, возможно, готовился к выступлению на съезде, но на нём так и не выступил. Но за несколько дней до начала работы съезда встречался с одним из его организаторов, открывающим съезд своим докладом, — П. Б. Струве. Возможно, что состоявшийся разговор повлиял на речь Струве на открытии съезда.

В результате поездки и издания книги авторитет как Шульгина, так и «Треста» в эмигрантских кругах был в тот момент довольно высок — и А. П. Кутепов, и Великий князь Николай Николаевич явно благоволили последнему. Но тут произошло событие, перечеркнувшее планы чекистов.

В апреле 1927 года из СССР бежал один из руководителей «Треста» Э. О. Опперпут-Стауниц, тут же давший показания об этой чекистской провокации. Благодаря разоблачительной кампании, начатой в мае 1927 года по его показаниям В. Л. Бурцевым, эмигрантским кругам открылось, что вся организация «Трест» была на самом деле провокацией советских спецслужб; что приезд Шульгина, все его перемещения по СССР и встречи проходили под контролем ОГПУ и все, с кем он встречался, были сотрудниками спецслужб.

Ситуация для Шульгина усугубилась ещё и тем, что, хотя он узнал о чекистской провокации от А. П. Кутепова до того, как об этом появились сообщения в эмигрантской прессе, последний запретил Шульгину предпринимать какие-либо упреждающие публичные шаги, очевидно, всё ещё надеясь сохранить это в тайне или из-за «интересов, казавшихся более важными». Шульгин был вынужден подчиниться и не делать ничего для спасения своей репутации до момента, когда о провокации уже стало известно общественности.

Доверие к Шульгину и к его идеям в среде эмигрантов было подорвано. Шульгина это морально потрясло: раньше ему ставилось в вину, что он был «человеком, который ездил в Псков», теперь он стал человеком, которого ГПУ «возило в Москву». Шульгин посчитал, что в сложившихся обстоятельствах он не имел морального права продолжать публицистическую деятельность и что он должен «уйти в тень». Это стало началом конца активной политической деятельности Шульгина.

До конца жизни Шульгин так и не поверил, что все те, с кем ему довелось общаться как с членами «Треста», были агентами ГПУ. Размышляя о причинах, почему ГПУ позволило ему благополучно выехать из Советского Союза и почему рукопись его книги почти не испытала корректуры Дзержинского, Шульгин уже в 1970-х годах сказал в одном из интервью: «Потому что этот текст с точки зрения Дзержинского был выгоден… „Три столицы“ были оправданием осуждаемого многими коммунистами ленинского НЭПа.… Итак, Шульгин, в общем враждебный Советам, утверждает, что Россия возрождается и притом благодаря НЭПу, последнему деянию покойного Ленина. Внушить это Европе представлялось важным». Шульгин также напомнил, что французское издание книги «Три столицы» вышло под заглавием «Возрождение России».

 

В заключении

В 1944 году советские войска заняли Югославию. В декабре 1944 года Шульгин был задержан, вывезен через Венгрию в Москву, где 31 января 1945 года был оформлен его арест как «активного члена белогвардейской организации „Русский Общевоинский Союз“» и после следствия по его делу, проходившего более двух лет, приговорён по статьям 58-4, 58-6 часть 1, 58-8 и 58-11 УК РСФСР постановлением особого совещания при МГБ от 12 июля 1947 года к 25 годам заключения за «антисоветскую деятельность». На вопрос, заданный перед вынесением приговора, признаёт ли он себя виновным, Шульгин ответил: «На каждой странице моя подпись, значит, я как бы подтверждаю свои дела. Но вина ли это, или это надо назвать другим словом — это предоставьте судить моей совести».

Приговор потряс Шульгина своей жестокостью. Он вспоминал: «Этого я не ожидал. Максимум, на что я рассчитывал, — это на три года». Историк А. В. Репников объяснял вынесение именно такого приговора следующим обстоятельством: Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 мая 1947 года «Об отмене смертной казни» была провозглашена отмена смертной казни в мирное время. Этим же указом устанавливалось, что за преступления, наказуемые по действовавшим законам смертной казнью, вводилось наказание в виде заключения в исправительно-трудовом лагересроком на 25 лет.

Таким образом, как полагал Репников, престарелый Шульгин должен был быть приговорён к расстрелу, и его спасло только то, что в момент вынесения ему приговора смертная казнь в СССР была отменена. Шульгину повезло ещё больше, если вспомнить, что уже 12 января 1950 года смертная казнь в СССР была восстановлена для «изменников Родины, шпионов, подрывников-диверсантов».

Срок Шульгин отбывал во Владимирском централе, среди его сокамерников были Мордехай Дубин, философДаниил Андреев, князь П. Д. Долгоруков, М. А. Таиров, генералы вермахта и японские военнопленные.

В ночь на 5 марта 1953 года Шульгину приснился сон: «Пал великолепный конь, пал на задние лапы, опираясь передними о землю, которую он залил кровью». Вначале он связал сон с приближающейся годовщиной смерти Александра II, но скоро узнал о смерти И. В. Сталина. После двенадцати лет в тюрьме Шульгин был освобождён в 1956 году по амнистии. Весь срок заключения Шульгин упорно работал над мемуарами. В музее, который открылся во Владимирском централе после распада СССР, есть стенд, посвящённый Шульгину.

Среди экспонатов есть опись одной из посылок, которую Шульгин получил от своего бывшего сокамерника — немецкого военнопленного: обычным содержимым посылок были продукты питания, посылка Шульгину состояла из двух килограммов писчей бумаги. К сожалению, большая часть этих записей была уничтожена тюремной администрацией. Остались лишь фрагменты о встречах с замечательными соотечественниками. Политическая часть мемуаров послужила позднее основой книги «Годы».

 

Жизнь во Владимире.

Книга «Письма к русским эмигрантам»

Первая книга Шульгина после долгого молчания на родине

Дом № 1 по улице Кооперативной (с 1967 года улица Фейгина), где в квартире № 1 на первом этаже (фотография сделана со стороны угла квартиры) Шульгины жили с 1960 года до смерти

В 1960 году Шульгиным выделили однокомнатную квартиру во Владимире, где они жили под постоянным надзором КГБ. Ему позволяли писать книги и статьи, принимать гостей, путешествовать по СССР и даже иногда наведываться в Москву. К Шульгину началось настоящее паломничество: приезжали многие безвестные и знаменитые посетители, желавшие пообщаться с человеком, который был свидетелем поворотных событий в истории России, — писатель М. К. Касвинов, автор книги «Двадцать три ступени вниз», посвящённой истории царствования Николая II, режиссёр С. Н. Колосов, снимавший телефильм об «операции „Трест“», писатель Л. В. Никулин, автор художественного романа-хроники, посвящённого той же операции, писатели Д. А. Жуков иА. И. Солженицын, который расспрашивал Шульгина о событиях Февральской революции, собирая материалы для романа «Красное колесо», художник И. С. Глазунов, музыкант М. Л. Ростропович.

В 1961 году стотысячным тиражом вышла написанная Шульгиным книга «Письма к русским эмигрантам». В книге утверждалось: то, что делают советские коммунисты во второй половине XX века, не только полезно, но и совершенно необходимо для русского народа и спасительно для всего человечества. В книге упоминался стандартный идеологический набор того времени: о ведущей роли КПСС, о Н. С. Хрущёве, личность которого «постепенно захватила» Шульгина. Впоследствии Шульгин с досадой так отзывался об этой книге: «Меня обманули» (для написания книги Шульгина специально возили по СССР, показывая «достижения» коммунистической власти, которые на деле являлись «потёмкинскими деревнями») но от основной мысли книги — что новая война, если она начнётся, станет концом существования русского народа — он не отрёкся до самой смерти.

 

Гость на XXII съезде КПСС. Съёмки фильма «Перед судом истории»

В 1961 году в числе гостей Шульгин присутствовал на XXII съезде КПСС. В 1965 году Шульгин выступил в роли главного героя советского документального фильма «Перед судом истории» (режиссёр Фридрих Эрмлер, работа над фильмом шла с 1962 по 1965 год), в котором он делился своими воспоминаниями с «советским историком» (настоящего историка найти не удалось, и роль была поручена актёру и сотруднику спецслужб Сергею Свистунову). Шульгин не пошёл ни на какие уступки, цель фильма — показать, что сами лидеры белой эмиграции признали, что их борьба проиграна и дело «строителей коммунизма» победило, — не была достигнута, и фильм показывали в московских и ленинградских кинотеатрах всего лишь три дня: несмотря на интерес зрителей, фильм был снят с проката.

Всё это — поездки по стране, издававшиеся книги, приглашение на съезд партии и выпуск в прокат фильма — было приметами хрущёвской «оттепели». Но как только Н. С. Хрущёв был смещён, и к власти в СССР пришли новые лидеры, идеологическая политика изменилась, цензура была ужесточена. Привлечение Шульгина к публичной жизни было признано ошибочным на заседании секретариата ЦК КПСС.

 

Последние годы жизни

Василий Шульгин в свой последний день рождения. Фото И. А. Пальмина

Советского гражданства Шульгин так и не принял. Живя за границей, он так же не принимал иностранного гражданства, оставаясь подданным Российской империи, себя в шутку называл апатридом.

27 июля 1968 года скончалась жена Шульгина. Проводив супругу в последний путь, Шульгин поселился рядом с кладбищем в деревне Вяткино под Владимиром и 40 дней прожил там, рядом со свежей могилой. За одиноким стариком ухаживали соседи по дому.

Шульгин всегда был романтически настроенным человеком, проявлял повышенный интерес к загадочным явлениям человеческой психики. Он всю жизнь вёл «антологию таинственных случаев» — тех, что происходили с ним или с его родными и знакомыми. Был лично знаком со многими видными оккультистами (Г. И. Гурджиевым, А. В. Сакко, С. В. Тухолкой и др.), до конца дней увлекался спиритизмом. К концу жизни его мистицизм усилился. Тогда же он завёл привычку каждое утро записывать содержание снов, которые ему снились накануне, в обычные ученические тетради. В последние годы он плохо видел и писал почти наугад, очень крупным почерком. Тетрадей с записями его снов скопилось несколько чемоданов.

 

Смерть

Памятник на могиле В. В. Шульгина на кладбище в Байгушах

Ещё в 1951 году, находясь в тюрьме, Шульгин, переписал «в видах восстановления истины» стихотворение Игоря Северянина, когда-то посвящённое ему самому:

« Он пустоцветом был. Всё дело в том,

Что в детстве он прочёл Жюль Верна, Вальтер Скотта, И к милой старине великая охота С миражем будущим сплелась неловко в нём. Но всё же он напрасно был гоним Из украинствующих братьев теми, Которые не разобрались в теме Он краелюбом был прямым.

»

Мемориальная доска на доме № 1 по улице Фейгина во Владимире

Полагая, что скоро умрёт, он завещал последнюю строчку вырезать на обратной стороне своего могильного камня[73], а для его лицевой стороны сочинил себе следующуюэпитафию[74]:

Последние листы блаженством слёз залиты. Но не грусти, перо, к тебе вернутся вновь. Когда ударит гром и встанут мёртвых плиты, Я снова буду петь бессмертную любовь!

Умер Василий Витальевич Шульгин во Владимире 15 февраля 1976 года, в праздник Сретения Господня, на девяносто девятом году жизни от приступа стенокардии. Отпевали его в кладбищенской церкви рядом с Владимирской тюрьмой, в которой он провёл 12 лет.

Похоронен на владимирском кладбище «Байгу́ши». На похоронах было человек 10—12, среди них — А. К. Голицын, И. С. Глазунов. За похоронами из «газика» наблюдали сотрудники КГБ. Похоронили его рядом с женой. Обе могилы сохранились. Над ними воздвигли строгий чёрный крест, установленный на небольшом постаменте, на котором выбиты имена и даты жизни.

По воспоминаниям современников, Шульгин до последних дней жизни сохранил ясный ум и хорошую память и остался русским патриотом.

 

Семья

Из письма В. В. Шульгина от 6 (19) января 1919 года В. А. Степанову

… С тех пор как мы с Вами расстались, я потерял ещё сына. Утешение мне то, что он умер смертью честного, чистого мальчика, у которого слово не расходится с делом. Их было там на Святошинском шоссе 25 юношей. Их начальник уехал в город и не вернулся, поручив им защищать шоссе. Утром 1/14 декабря Киев был сдан. Соседние части стали отходить. Товарищ из соседней дружины подошёл к Васильку и сказал: «Мы уходим, уходите и вы». Он ответил: «Мы не можем уйти, мы не получили приказания. Зайдите к моей матери…»

Это были последние слова от него. Они остались…

Крестьяне видели, как, втащив на дерево пулемёт, они крутили его до последнего патрона. Потом отстреливались из винтовок. Никто не ушёл. Все до единого умерли, исполняя приказание. Когда-то, может быть, Россия вспомнит этих бедных детей, которые умирали, пока взрослые предавали. Мать откопала тело его из общей могилы-ямы. Лицо было спокойно и прекрасно, пуля попала прямо в сердце, и, должно быть, смерть была быстрая. Почти накануне, после трёх недель на позициях, он пришёл домой на один день. Хотели его удержать ещё на один день. Он ответил: «В такой семье не может быть дезертиров».

А кто вынул его тело из груды других, кто, рискуя жизнью (их едва не расстреляли), откопал его из общей ямы? Четверо волынских крестьян из нашей деревни, которые знали его с детства, и ведь любили «помещика». Вот судьба. …

Мать Мария Константиновна Шульгина-Попова (?—1883) скончалась от чахотки во Франции, не дожив до 40 лет. Тело перевезли в Киев и похоронили на Байковом кладбище рядом с первым мужем и другими родственниками.

Сестра Павла Витальевна Мечлевская (урождённая Шульгина, 1865—?) после революции эмигрировала, проживала в Белграде.

Первая жена Екатерина Григорьевна Градовская (1869—?) — публицист, писала для «Киевлянина», принимала активное участие в издании газеты, была её управляющим. После развода с Шульгиным, который произошёл в 1923 году, её судьба сложилась трагично — она покончила жизнь самоубийством.

Сыновья Василид (Василёк) (старший), Вениамин (Ляля) и Дмитрий (младший):

  • 19-летний Василид добровольцем записался в «Орденскую дружину», состоявшую в основном из учащейся молодёжи, и погиб, как и все 25 юношей из этой дружины, в бою со сторонниками Директории1 (14) декабря 1918 года при обороне Киева, когда их забыли поставить в известность, что гетман капитулировал и они могут покинуть позицию (этот эпизод лёг в основу сцены боя на «Политехнической стреле» в романе М. А. Булгакова «Белая гвардия»).
  • Вениамин в 1920 году — юнкер Флота, служил в пулемётной команде 3-го Марковского полка и пропал без вести (был раненым захвачен красными в плен) во время Крымской эвакуации. Шульгин дважды предпринимал попытки найти следы сына, тайно посещая СССР, но оба раза безуспешно. По некоторым данным, Вениамин умер в доме для умалишённых то ли в Полтаве, то ли в Виннице в начале 1920-х.
  • Младший сын Дмитрий в 1920 году в 15-летнем возрасте поступил в воссозданный в Крыму Морской кадетский корпус, в числе которого на борту Русской эскадры ушёл в Бизерту. В конце 1960-х годов Дмитрий, проживавший после войны в США и состоявший членом Вашингтонского подотдела Северо-американского отделаНТС, нашёл отца. Они вступили в переписку. Шульгин хотел увидеть сына и обратился к советским властям с просьбой о поездке к нему. После долгих мытарств пришёл ответ: «Нецелесообразно», после чего КГБ вообще прервало переписку сына и отца. Дмитрий называл себя Демьяном, проживал в городе Бессемере (штатАлабама); американского гражданства так и не принял, говоря: «Но ведь кто-то должен оставаться русским!»

Во время Гражданской войны Шульгин встретил свою вторую любовь, трагическую. «Даруся» (Дарья Васильевна Данилевская, подлинное имя — Любовь Антоновна Попова) умерла от скоротечной, в одиннадцать дней, испанки11 (24) ноября 1918 года в Яссах, когда в качестве секретаря сопровождала Шульгина на Ясское совещание. В дороге оба они заболели. Шульгин выздоровел, Даруся скончалась. Шульгин тяжело переживал утрату и даже подумывал о самоубийстве — «…но что-то удержало. Быть может мысль, что после смерти самоубийца не попадёт туда, где находилась душа женщины, умершей как святая». Никогда не диктуя о ней, он говорил так: «О ней нужно писать книгу или не писать ничего».

Последняя жена Шульгина Мария Дмитриевна Сидельникова, дочь генерала Д. М. Сидельникова, была вдвое моложе Василия Витальевича. Первопоходница. Он познакомился с ней в конце существования Белого Крыма, когда её, радистку, по недоразумению арестовала контрразведка. Ей грозил расстрел. Шульгин спас её и забыл об этом случае. В Константинополе она нашла его. Они обвенчались в 1924 году.

Шульгин, М. Д. Сидельникова (Шульгина), Н. Н. Браун, секретарь Шульгина, поэт-монархист. Гагры, 1966

У В. В. Шульгина были родственники, имевшие противоположные политические взгляды. Так, его двоюродный брат Яков Николаевич Шульгин сочувствовал социал-демократии, из-за чего семья B. В. Шульгина с ним не общалась, и поддерживал украинское движение. В конце жизни он отдал всё своё скромное состояние на издание литературы на украинском языке. Все трое его сыновей активно участвовали в украинском движении, а старший —Александр — стал министром иностранных дел УНР. Родная сестра Якова Николаевича Вера Николаевна Шульгина вышла замуж за украинского педагога и общественного деятеля В. П. Науменко и после этого, так же как и её родной брат, встала на «украинские позиции».

 

Источник: wikipedia.org

Места

Изображения Название места Родство Начиная с До Описание Язык
1Владимирский централВладимирский централde, en, fr, ru, ua

    loading...

        Связи

        ИмяРодствоДата рожденияДата смертиОписание
        Бирки