Иехуд Авнер

«Не умолкну ради Сиона, и ради Иерусалима не успокоюсь» (8.03.2011)

Лев РОЖАНСКИЙ

«На виселицу еврейского террориста Бегина!» - кроваво-красная надпись на стене манчестерской синагоги встречает 17-летнего Иехуду Хаффнера августовским утром 1947 года. Накануне газеты сообщили, что по приказу Менахема Бегина, руководителя еврейской нелегальной организации «Иргун» в Палестине, были повешены два английских сержанта – в ответ на казнь двух захваченных властями еврейских подпольщиков. Английское общественное мнение взрывается от негодования, в самом Манчестере совершены попытки устроить погром в населенных евреями кварталах, а когда на следующий день Иехуда приходит в школу, одноклассник, отец которого служит в Палестине, накидывается на него с кулаками. В этот самый момент появляется учитель. Что происходит? – Ничего, сэр, - говорит Иехуда. – Как это ничего! – ярится его противник. – Этот босс Хаффнера, террорист Бегин вздернул двух наших сержантов, а следующим он повесит моего отца! – Я хочу, Хаффнер, - голос учителя исполнен презрения, - чтобы ты показал классу на карте, где именно зверствует твой мистер Бегин. – Он хватает Иехуду за шиворот и толкает его к карте: - Ну и где твоя Палестина? Да, верно. Ты же сионист, Хаффнер! Ребята, похож Хаффнер на сиониста? Ведь твоя мать из Румынии, и там тоже полно сионистов – я имею в виду террористов... Покажи-ка нам на карте, откуда она родом! – Унижение и отчаяние неожиданно для самого Иехуды пробуждают в нем чувство неудержимого гнева: Geh in drerd (Пошел ты в ад), сэр. – Это что еще такое? – Так называется ее деревня. – Учитель переспрашивает еще и еще, а Иехуда с удовольствием повторяет ругательство на идиш. – Несомненные латинские корни, - констатирует в результате антисемит, и урок заканчивается.
Иехуда Хаффнер и в самом деле был сионистом и входил в молодежную организацию «Бней Акива». Закончив школу, он отправился на ферму, где будущим переселенцам прививали навыки работы на земле, а в ноябре отбыл в Палестину на годичные курсы для молодых сионистских активистов. Автобус вез его по Иерусалиму, когда ветром прибило к стеклу листовку: «Восстаньте, евреи! Освободите свою Родину от английского угнетателя!» И символ «Иргуна» - винтовка и сжатый кулак. Автобус далее проезжает мимо полицейского участка, рядом с которым вывешено громадное объявление: «Разыскивается Менахем Бегин, живой или мертвый. За информацию, которая поможет его поймать, награда – ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ ФУНТОВ!» Продолжение:

В 2010 году Иехуда Авнер опубликовал книгу «Премьер-министры: лидеры Израиля с близкого расстояния» (The Prime Ministers: An Intimate Narrative of Israeli Leadership. By Yehuda Avner / The Toby Press, London-Jerusalem). Судьба обернулась так, что он долго проработал помощником четырех израильских премьеров: Леви Эшкола, Голды Меир, Ицхака Рабина и Менахема Бегина. «Я попытался воскресить здесь эпизоды, - пишет Авнер в предисловии, - которые иллюстрировали их реакцию во время максимального стресса, воссоздать некоторые незабываемые моменты доверительности и проиграть заново их отношения между собой и деловые взаимоотношения с президентами, премьер-министрами и другими высокопоставленными лицами...». И, как признает Авнер, он при этом не отказал себе в удовольствии олитературить, «без особенного насилия над правдой», события, о которых ведет рассказ. Кроме того, для полноты картины он разрабатывает также ситуации, в которых прямо не фигурировал, но которые уже описаны в исторической и мемуарной литературе. Поэтому для целей данной статьи нами отобраны только те эпизоды, очевидцем которых являлся Авнер лично, и по одному на каждого из главных героев его воспоминаний.

Леви Эшкол

Двое мужчин, пригнувшись, разглядывают только что разродившуюся корову и еще мокрого теленка. Один из них небольшого роста, сутулый, в очках, со старческими пятнами на лысине; другой – высоченный, полный знергии, ухоженный, с набриолиненными волосами. Совсем разные они, бывший киббуцник и техасский ранчеро, и тем не менее разговор у них идет дружелюбный и с пониманием фермерского труда – кажется, оба вполне ладят между собой, и Авнер начинает надеяться, что Леви Эшкол, может быть, и в самом деле уговорит президента Линдона Джонсона поставить Израилю новейшие истребители класса «Фантом».
Коронным блюдом, которым хозяин вознамерился угостить израильских гостей за обедом, был собственноручно подстреленный им рано утром фазан, однако те только переглядываются – некошерно. Леди Бэрд Джонсон не на шутку расстроена, хотя тут же спрашивает: а почему ваш премьер ест, как ни в чем не бывало? Советник Эшкола, д-р Иехуда Херцог, на полном серьезе сообщает ей, что у премьер-министра есть один маленький порок: ну не может он отказать себе, если еда очень вкусная. Поэтому его промашка есть не что иное как большущий комплимент вашему шеф-повару. 
На следующий день начинаются переговоры.
Э ш к о л (перечислив объемы советских поставок вооружения арабам, гораздо превосходящие по объему и качеству то, что было потеряно во время Шестидневной войны): Короче говоря, господин президент, сегодня у нас нет необходимого минимума средств, чтобы защитить себя. Я прошу у вас, господин президент, один самолет, который по своим летным качествам может помочь нам сдержать противника. Я прошу истребитель Ф-4 «Фантом».
Д ж о н с о н. (Молчит. Его глаза словно застланы туманом.)
Э ш к о л (с отчаянием в голосе): Господин президент, пожалуйста, поймите, моя страна исключительно уязвима. Я прошу у вас только тот минимум, который нужен нам для самообороны. Пятьдесят «Фантомов» - и чем скорее, тем лучше. Или Соединенные Штаты обеспечат нас оружием, которое нам необходимо, или вы бросаете нас на произвол судьбы. Господин президент, Израиль умоляет вас о помощи.
Д ж о н с о н: Господин премьер-министр, ваши слова глубоко меня трогают. Однако, как вам известно, мы сталкиваемся с тяжелой ситуацией во Вьетнаме, которая поглощает все наши ресурсы. Почему бы вам не поискать вооружения, которые вы ищете, в любом другом месте, а не только в Соединенных Штатах?
Э ш к о л: Господин президент, я буду чрезвычайно вам признателен, если вы дадите мне адрес, по которому обратиться. 
Д и н Р а с к (госсекретарь США): Господин премьер-министр, если говорить честно, то какие бы усилия ни предпринимал Израиль в области наращивания военного потенциала, арабы каждый раз будут в состоянии вас обойти. Если арабы видят Израиль, с которым они не могут жить, который нетерпим к ним, они не выйдут из гонки вооружений. Напротив, они все активнее будут обращаться к Советам, в ущерб американским интересам. И мы хотим услышать от вас сегодня, с каким Израилем, по вашему мнению, арабы согласятся жить вместе. 
Э ш к о л: Все, что я сейчас могу вам сказать, это то, что наша победа в Шестидневной войне помешала Советскому Союзу получить контроль над всем Ближним Востоком. (С горячей искренностью.) Пожалуйста, поймите, что мы не хотели этой июньской войны. Мы одержали победу ценой тяжелых потерь. После трех войн Израиль заслуживает мира. Я готов драться за мир что есть сил. И на мирных переговорах мы будем стремиться идти навстречу, где только возможно, однако у нас должны быть средства предотвратить новую войну. (Его лицо белеет.) Господин президент, я знаю только один адрес, где мы можем получить эти средства, чтобы защитить себя, и этот адрес – вы. Через два года у арабов будет от 900 до 1000 первоклассных самолетов. Чтобы противостоять им, нам понадобится 350-400. Если я вернусь домой без вашего обязательства поставить нам «Фантомы», наши граждане будут деморализованы, а наши арабские соседи вдохновлены. И это будет означать одно – войну.
Р о б е р т М а к н а м а р а (министр обороны США; с подчеркнутым бесстрастием): Я изучил все данные, и мне представляется очевидным, что два с половиной миллионов евреев действительно не могут противостоять всему арабскому миру, особенно если его поддерживают русские. Следовательно, действия, наподобие запрошенных, могут только увеличить эту поддержку. Но у Израиля нет никаких причин считать себя брошенным. Этого не произойдет, пока президент Джонсон на своем посту. 
Г е н е р а л М о т т и Х о д (командующий ВВС Израиля; с вызовом привыкшего рисковать летчика): Господин президент, ваш министр обороны говорит, что, пока вы у власти, Израиль не будет оставлен на произвол судьбы. Могу ли я тогда высказать предположение, что одним способом гарантировать это, а заодно и то, что американским вооруженным силам не понадобится нас выручать, является сохранение мощи военно-воздушных сил Израиля?
Джонсон: «Президент согласился активно и сочувственно следить за поддержанием обороноспособности Израиля в свете всех относящихся к делу факторов, включая поставки военного оборудования в регион другими сторонами».
И е х у д а А в н е р (цитата из книги): С дипломатического языка это переводилось так: «Да, вы получите свои “Фантомы”, и премьер-министр с неимоверным облегчением ответил: «Благодарю вас, господин президент. Благодарю вас от всего сердца». 

Голда Меир

Знаменитая на весь мир журналистка Ориана Фаллачи попросила Голду Меир об интервью. Согласие было дано, и организацией встречи поручено было заняться Иехуде Авнеру. Ее подход к любому интервью был уникальным, пишет он. Она неделями штудировала все, что можно, о предмете будущей беседы. Она не выносила снисходительности, насмешек над собой, грубого оправдывания несправедливости любого сорта – все это «было, как спичка, для ее итальянской ярости – так она сорвала с себя чадру посреди интервью с аятоллой Хомейни, когда он заявил, что мусульманские женщины никогда не должны открывать своего лица; так, когда Фидель Кастро придвинулся к ней ближе, чем следовало, она сказала ему, что от него дурно пахнет; так она запустила микрофоном в лицо боксеру Мухаммаду Али, когда он демонстративно рыгнул на нее». И вот Голда приняла ее у себя дома, обняла, налила чаю, предложила испеченный самою тортик, и извечная агрессия Орианы улетучилась. «Что я могу поделать с такой женщиной? – жаловалась она Иехуде, садясь в его машину. – Как я могу быть объективной? Она так напоминает мне мою маму – такие же седые и вьющиеся волосы, усталое лицо в морщинах, столько ласки и энергии...». Словом, назначили новую встречу.
Ф а л л а ч и: Такой ли это Израиль, о каком вы мечтали, когда давным-давно приехали сюда пионером?
М е и р (зажигает сигарету, глубоко затягивается): Нет, не такой. Я наивно думала, что в еврейском государстве не будет всех зол, от которых страдают другие общества, - воровства, убийств, проституции. И от этого мое сердце разрывается. С другой стороны (здесь ее голос меняется, становится глубоким и звучным), с точки зрения еврейского социалиста, Израиль – это гораздо больше, о чем я когда-либо могла мечтать, потому что реализация сионизма является частью моего социализма. Сорок или пятьдесят лет назад я и надеяться не могла, что у нас, евреев, вообще будет государство, которое мы сможем назвать своим. Теперь, когда у нас оно есть, вряд ли правильно слишком волноваться о его недостатках. Есть земля, на которую каждый из нас может ступить, и это уже много.
Обе женщины придвигаются друг к другу и разговаривают почти полушепотом.
М е и р (вспоминая молодость и семью): Когда ты на работе, то постоянно думаешь о детях, оставленных дома, а когда ты дома, то думаешь о работе. Сколько пришлось выстрадать от этого моим Саре и Менахему! Меня никогда не было с ними, когда я должна была с ними быть. И как они были счастливы, когда мне однажды пришлось не пойти на работу – голова разболелась! Они прыгали и смеялись, и пели: «Мама осталась дома! У мамы болит голова! Мама дома!»
Ф а л л а ч и: А это чувство вины перед детьми, было ли оно у вас перед мужем? 
М е и р (скорбно): Мой муж Моррис был исключительно хорошим человеком – образованным, добрым. Я встретила его, когда мне было пятнадцать лет. Вскоре после этого мы поженились. Это от него я узнала обо всех красивых вещах – музыке, поэзии... Но я была совсем другой. Его интересовали только семья, дом, музыка, книги. Для меня домашнего рая было недостаточно. Он хотел, чтобы я была дома и забыла о политике. А я, наоборот, всегда была не дома, всегда в политике. Я должна была делать то, что я делала. Я не могла изменить себя. И я заплатила за все дорогую цену. В тысячу девятьсот тридцать восьмом мы стали жить отдельно. В тысяча девятьсот пятьдесят первом он умер. 
Ф а л л а ч и: Но вы никогда не думали о том, чтобы развестись, чтобы снова выйти замуж?
М е и р: Никогда! Я всегда думала о себе как о жене Морриса. Пусть мы были так непохожи и не могли жить вместе, но наша любовь оставалась. Это была великая любовь. И такую любовь ничем заменить нельзя. 

Следующей ночью Иехуду разбудил телефонный звонок. Звонила Фаллачи из Рима. У нее прямо из номера украли пленку с интервью, когда она вышла на несколько минут. Сейчас этим занимается полиция. А чем я могу помочь? - спросил Иехуда. – Мне необходимо новое интервью с госпожой Меир. – Он только плечами пожал, но пообещал спросить. И Голда Меир согласилась. А об истории с украденной пленкой Ориана Фаллачи потом написала, что, скорее всего, это было делом рук агентов Муаммара Каддафи. О том, что Ориана собирается взять у него интервью, стало известно как раз тогда, когда она встречалась с премьер-министром Израиля. Внезапно, однако, беседу с президентом Ливии напечатал другой итальянский журнал. И что любопытно – некоторые пассажи в нем напоминали записанные Фаллачи в беседе с Голдой Меир.

Ицхак Рабин

Сентябрь 1974 года. Премьер-министр Израиля Ицхак Рабин завершает визит в Вашингтон и президент Джеральд Форд устраивает в его честь торжественный банкет. В исторической зале с портретом Авраама Линкольна над камином собралось более двухсот гостей, здесь цвет американского истэблишмента и бизнеса, женщины сверкают бриллиантами, камерный оркестр морской пехоты играет израильские мелодии, и, пока звучат приветствия и тосты, приглашенные уминают яства, которыми уставлены столы, – не ест один Иехуда Авнер: он заказал себе кошерное блюдо, но оно запаздывает. Может быть, думает он, это потому, что на карточке, поставленной перед ним, в его имени допущена опечатка: вместо «Иехуда» - «Иедуха». Наконец подлетает лакей с потрясающей совершенно конструкцией на блюде: салатный стебель толщиной в Библию, на котором и горочка нарезанных фруктов, и творог, и взбитые сливки – все вместе чуть ли не в целый фут вышиной. Окружающие с восхищением взирают на это чудо кулинарного дизайна, даже президент Форд и тот заинтригован. Что-то спрашивает он у премьера Рабина, получает ответ и поднимается. Друзья, обращается президент к гостям, вон у того молодого человека сегодня именины – давайте поздравим его с днем рождения. И многоголосый хор дружно запел: «С днем рождения, Иедуха...» 
После трапезы, когда все переходят в бальную залу, Иехуда, негодуя, спрашивает Рабина, отчего он сочинил, будто у него день рождения. А что я мог ответить, отрезал в ответ Рабин, правду сказать? Если бы я это сделал, то завтра же в газетах бы появилось, что ты ел кошерное, а я нет, и религиозные партии вышли бы из коалиции, и тут тебе и правительственный кризис. Сумасшедший я, что ли?
Но тут выражение его лица меняется, а губы шепчут: «Боже мой, что мне делать, кто меня спасет?» А это президент Форд, подхватив Лею Рабин, вальсирует с нею под гром аплодисментов, а на него самого с улыбкой ожидания смотрит первая леди Барбара Форд. Деревянной поступью Рабин приближается к ней, неуклюже наклоняет голову и еле слышно произносит: «Прошу меня извинить, я не умею». – «Что не умеете?» - «Танцевать». – «Как это?» - «Ни шага не могу сделать, - подтверждает премьер-министр Израиля. – Я вам все пальцы отдавлю». – «Не бойтесь, - смеется первая леди и ведет Рабина на середину площадки. – Когда я была моложе, то мне приходилось обучать кавалеров танцам. Вот, положите руку сюда и считайте: раз-два-три, раз-два-три...» С багровым лицом, не спуская глаз с полу, Рабин неловко переставляет ноги. Его страданиям кладет конец Генри Киссинджер. Он хлопает Рабина по плечу, кланяется и приглашает миссис Форд на вальс. А освободившийся Рабин только бормочет: «Если всем, что Киссинджер сделает для Израиля, будет избавление меня от этой напасти, то я навечно буду у него в долгу».

Менахем Бегин

В мае 1981 года премьер-министр Бегин принимает группу молодых активистов United Jewish Appeal. Он обращается к ним с приветствием, однако несколько раз останавливается из-за кашля и объясняет, что простыл на недавней церемонии в честь Дня памяти Холокоста. Руководитель группы спрашивает: «Господин премьер-министр, каким образом память о Холокосте воздействует сегодня на ваше отношение к Германии?». Бегин закрывает руками лицо и сквозь пальцы говорит гостям, что это глубоко эмоциональная для него тема. Затем он продолжает.
- Видите ли, я же знаю, как погибли моя мама, мой папа, мой брат и два моих двоюродных брата – один четырех лет от роду, другой пяти. Папа был секретарем еврейской общины Бреста. Он пошел на смерть в голове колонны из пятисот собратьев-евреев c пением Hatikva и Ani ma’amim. Немцы заставили их войти в Буг – это река, которая течет через Брест. Они открыли по ним огонь из пулеметов, и вода окрасилась кровью. Тела убитых потом оставили в реке, чтобы их снесло течением. Так они умерли. А моя мама, она была пожилой и лежала в больнице ... они вывели ее и других пациентов на улицу и прикончили всех на месте. Да, я живу с этой травмой. На все, что я делаю, она накладывает свой отпечаток. Я буду жить с ней до самой смерти.
Теперь вопрос задает Боб из Денвера: «А настанет ли когда-нибудь время, когда мы сможем оставить прошлое за спиной?»
- Боб, я не могу сделать это. Я не могу забыть или простить то, что немцы сделали с нашим народом. Когда я говорю о моем отце, я говорю обо всех убиенных отцах, когда говорю о моей матери – обо всех убиенных матерях, а когда о младшем брате и двоюродных братьях – обо всех убиенных еврейских детях, обо всех Мойшеле и Суреле, всех Янкеле, Ривкеле и Довидле. Сколько еврейских гениев задохлось от газа и сгорело в печах? Сколько было захоронено заживо? Кому под силу это измерить? Для нас цена Холокоста неискупима никогда.
Немцы несут коллективную ответственность за ужасы, невиданные с тех самых пор, когда Бог создал человека, а человек создал Дьявола. И пока это воплощение вселенского зла – Адольф Гитлер - приносило им победы, немцы возносили ему хвалы. Только когда ему стала изменять удача, от него стали отворачиваться, да и то таких было малое меньшинство. И поэтому я никогда не пожму руку ни одному немцу – НИКОГДА.
Молодая женщина из Кливленда по имени Хилари недоумевает: «Но что же вы делаете, когда официально, как премьер-министр, их принимаете?» Бегин говорит успокаивающе:
- Это совсем другое дело. Есть официальный протокол и гражданские обязанности главы правительства. Все, что положено, я делаю.
В заключение снова вопрос от руководителя группы: «Господин премьер-министр, как бы вы определили уроки Холокоста для присутствующих, для будущих лидеров американской еврейской общины?»
И вот что сказал Менахем Бегин:
- Всем сердцем молюсь я за то, чтобы вы всегда наслаждались жизнью в покое и безопасности. Однако вы всегда должны помнить, что у нас, евреев, имеется некоторый коллективный национальный опыт, насчитывающий многие столетия. И в свете этого опыта я полагаю, что уроки Холокоста таковы. ПЕРВЫЙ – если враг вашего народа говорит, что стремится нас уничтожить, верьте ему. Не сомневайтесь ни на мгновение. Сделайте все, что в ваших силах, дабы не дать ему средств осуществить свое дьявольское намерение. ВТОРОЙ – если где бы то ни было хоть один еврей услышал угрозы в свой адрес или подвергся нападению, сделайте все, чтобы ему помочь. Никогда не тяните, задаваясь вопросом: а что скажет мир? Миру не жалко, когда убивают евреев. Мир не испытает большой восторг, когда еврей возьмется за оружие, но он призадумается. ТРЕТИЙ – еврей должен научиться защищать себя. Он должен быть всегда готов встретить любую угрозу. ЧЕТВЕРТЫЙ – надо всегда защищать достоинство и честь еврея. Семена еврейской гибели заложены в пассивности, помогающей врагу нас унижать. Только когда враг преуспеет в превращении еврея в прах и пепел при жизни, он сможет превратить его в прах и пепел при смерти. ПЯТЫЙ – будьте едиными перед врагом. Мы, евреи, любим жизнь, она священна для нас. Но есть в жизни вещи, более ценные, чем сама жизнь. Бывают времена, когда приходится рисковать жизнью, ради того чтобы спасти жизни других. Но, когда несколько смельчаков рискуют своими жизнями ради спасения многих, у них самих есть шанс уцелеть. ШЕСТОЙ – в еврейской истории есть определенный стереотип. В долгой нашей истории как нации мы поднимаемся, мы падаем, мы возвращаемся, мы уходим в изгнание, мы становимся рабами, мы восстаем, мы освобождаем себя, мы вновь оказываемся под игом, мы отстраиваемся, и опять мы переживаем истребление, достигшее апогея в наше время в бедствии из бедствий, в Холокосте, за которым последовало возрождение еврейского государства. Так, мы прошли полный круг, и с помощью Бога, с возрождением суверенного Израиля мы наконец переломили исторический цикл: нет более разрушения, нет более поражений и нет более угнетения – только еврейская свобода с достоинством и честью.
Эта публикация названа цитатой из Исайи (глава 62), которую Менахем Бегин привел в своем письме президенту США Рональду Рейгану в 1982 году.   http://newspaper.unitedcommunityvoice.com/

***