поэт

Родился в селе Красный Осёлок (ныне Лысковского района Нижегородской области) в семье старообрядцев. В 1936 году Федор Сухов закончил сельскую неполную среднюю школу и поступил учиться на сельскохозяйственный рабфак в город Лысково. Еще в школе он познакомился с творчеством русских поэтов, особое впечатление на юношу произвели стихи Сергея Есенина. Многие есенинские стихотворения были им переписаны в тетрадь. «Впервые потребность что-то написать ощутил еще в детстве - подражал Пушкину, Некрасову, Кольцову, записывал и сам сочинял частушки. Еще в 7-м классе неполной средней школы в мои руки попал 1-й том стихов Есенина. Все стихи этого тома переписал в толстую самодельную тетрадь. Тетрадь мне не понадобилась - стихи навсегда остались в памяти», - написал позднее поэт в автобиографии . В августе 1941 года Федор Сухов был отправлен на фронт. Этот августовский день навсегда остался в памяти поэта и живет в одном из самых пронзительных его стихотворений «Провожали меня на войну»:   В 1942 году Федор Сухов прошел ускоренный курс обучения в Ташкентском пехотном училище, после окончания которого ему было присвоено звание младшего лейтенанта. На фронт будущий поэт отправился с чемоданом любимых книг, с которыми ему по прибытию на передовую пришлось расстаться. Боевое крещение молодой лейтенант получил 10 июля 1942 году на станции Узень под Воронежом. Всю войну он прошел в должности командира противотанковой батареи. - позднее написал он о своих фронтовых годах в стихотворении «Все-то дни и все-то, все-то ночи». Бойцы противотанковых расчетов 45-мм пушек считались смертниками. Больше года мало кто из них оставался в живых. На фронте солдаты даже сложили поговорку «Ствол длинный — жизнь короткая». Об одном факте своей военной биографии Федор Григорьевич вспоминает в предисловии к книге «Земляника на снегу»: «Зимой 1943 года наш противотанковый батальон пробивался к курскому селу Волоконску. Противник принудил нас залечь, все время бил термитными снарядами, я видел, как заживо горели мои товарищи. И тогда я читал, как молитву, магические слова: Слова эти успокаивали меня, и я готов был воспринять смерть, хотя тайно думал, что меня не убьют, и только потому, что я пишу стихи. Четырнадцатого апреля 1944 года я увидел первое свое напечатанное стихотворение. Мы стояли в обороне под Жлобином, невдалеке от Язвина, небольшого полесского хуторка. Принесли газеты. В газете «Красная Армия» красовалось мое имя и фамилия под двумя столбиками стихотворных строк. Я уже научился курить и выкурил за одни сутки пачку «Золотого руна». Теперь я еще больше уверовал, что меня не убьют, — порукой тому только что напечатанные стихотворные столбики». Офицер-артиллерист Федор Сухов участвовал в сражении на Орловско-Курской дуге, с боями прошел всю Белоруссию, Польшу. Победу он встретил в Германии в звании старшего лейтенанта. Был трижды ранен. За боевые заслуги перед Родиной Федор Григорьевич был награжден орденом Красной звезды и Отечественной войны II-й степени, медалью «За отвагу». Как самое дорогое всю войну Федор Сухов хранил в своем вещевом мешке сборник опального тогда поэта С.Есенина. После демобилизации в 1946 года он возвратился в родное село Красный Осёлок и стал работать в колхозе. Из ушедших на фронт жителей села вернулись с войны всего трое, в их числе и Федор Сухов. Но вскоре он переезжает в город Горький, где несколько месяцев работает в передвижной библиотеке. В это же время в горьковских газетах и альманахах печатаются его первые послевоенные стихотворения «На свежей борозде», «Родина» и др. Они сразу же привлекли внимание знатоков поэзии образностью языка, его пластичностью и точностью. В городе Горьком заговорили о новом одаренном поэте. В 1949 году Федор Сухов стал студентом московского Литературного института им. А.М. Горького. В столице он подружился с поэтами-фронтовиками Сергеем Орловым, Сергеем Наровчатовым, Константином Ваншенкиным. Этой дружбой Федор Сухов дорожил всю свою жизнь. После окончания учебы Ф.Сухов уехал в Сталинград . Три года он работал в газете «Сталинградская правда» рядовым журналистом. В Волгограде поэт прожил 20 лет, там вышло четыре его стихотворных сборника. В 1957 году Федор Сухов был принят в Союз писателей СССР. Но первая его книга стихов «Родные просторы» вышла на родине, в городе Горьком в 1954 году. В 1958 году благодаря поддержке известного писателя В.А. Смирнова вышла и первая московская книга Федора Сухова «Половодье». В 1958 году в Волгоградском отделении Союза писателей СССР прошло собрание, участники которого подвергли осуждению писателя Бориса Пастернака за его роман «Доктор Живаго», получивший Нобелевскую премию. Федор Григорьевич отказался от участия в осуждении и резких оценок в адрес Б.Пастернака, назвав его большим поэтом, чем вызвал негодование сторонников официальной линии. Еще не раз поэт вызывал своим поведением неудовольствие областного руководства, поэтому своевольного поэта решили упрятать в психиатрическую больницу. Вот как об этом событии Федор Сухов рассказал своему однокурснику по литературному институту Евгению Карпову: «Их трое пришло. Я сразу сообразил — из дурдома. Сообразил и говорю, товарищ доктор, нормальный я. В том-то и дело говорит он, слишком нормальный…. Читал я ваши стихи, коллеги мои тоже читали…. Одним словом, мы не застали вас дома. Приедем завтра. Вы поняли меня?». Ночным поездом Федор Сухов уехал в город Горький. В стихотворении «Я покидаю Волгоград…» он с горечью написал: С 1979 года Федор Сухов живет сначала в городе Горьком, затем переезжает к себе на родину в село Красный Осёлок. «Все, что мной написано — это из Красного Осёлка, с его полей и лугов, с его лесных опушек», — написал он в своей автобиографии. Свои самые заветные строки поэт посвятил нижегородской земле. В его стихах остались купола Макарьева, пристани Васильсурска, яблочные сады Красного Осёлка, святые места Дивеева и аввакумовское Григорово Б.-Мурашкинского района. В 1987 году книга стихов «Красный Осёлок» была выдвинута на соискание Государственной премии РСФСР. Но Федор Григорьевич удивил многих своих собратьев по перу, послав в комиссию письмо с просьбой, чтобы его сняли из списка, так как он считал, что этой премией обойдены многие достойные литераторы. Письмо не напечатали, как просил поэт, положили под сукно, а премию получил один из «генералов от литературы». Образ войны возникает в лирике Федора Сухова в послевоенные годы и проходит через все его творчество. Почти во все сборники поэта помещены стихи о войне. В 1971 году он получил Первую премию Всесоюзного литературного конкурса им. А.А. Фадеева за поэму «Былина о неизвестном солдате», в которой обратился к дням своей юности, к теме народного подвига. Боям за Сталинград Федор Сухов посвятил другую свою поэму. Ее название — «Земляника на снегу» — дало наименованию целому сборнику стихов. Образ лесной ягоды на снегу — это просочившиеся сквозь снежный покров капли солдатской крови. О боях бывший фронтовик Федор Сухов вспоминать не любил. По словам дочери, он даже на День Победы не надевал ордена и медали. Войну ненавидел. «Ведь это самое страшное, что только может быть с человеком. Скажем, стихийное бедствие, наводнение там, или извержение вулкана — от них можно как-то спастись, защититься, убежать. А на войне человек не от огня — в огонь должен идти…». С годами в творчестве поэта все явственнее проступает стремление переосмыслить прошедшую войну. Его привлекает история, в ней он видит истоки многого из происходящего вокруг в наши дни. «Сознательное искажение писателями правды, особенно правды о Великой Отечественной войне, оскорбляло отца. Он не любил фронтовой лирики поэтов, не нюхавших пороха, не сидевших в окопах. Строки же известного советского поэта Константина Симонова «Убей его» (то есть немца) считал варварством и дикостью: раз уж Бог дал поэту дар, использовать его нужно для любви, добра, гармонии», — написала в воспоминаниях «Об отце» дочь Елена Сухова. В начале восьмидесятых годов прошлого века Ф.Г. Сухов пешком прошел от Воронежа до Бобруйска, по тем самым местам, где с боями двигался его стрелковый полк, где старшему лейтенанту Сухову и его боевым товарищам не раз приходилось идти в огонь. Этот поход всколыхнул воспоминания о прошедшей войне, и Ф.Сухов написал повесть «Хождение по своим ранам». В ней Федор Григорьевич решил рассказать свою, солдатскую правду о войне, ту, которую он знал. Впервые повесть была опубликована в журнале «Аврора» в 1990 году. О ней очень тепло отозвался известный советский поэт-фронтовик Михаил Дудин «Я радовался, когда читал повесть. Я дышал, читая ее, воздухом юности нашего поколения, которое ушло из жизни, спасая эту жизнь, незаметно утекло в вечность, освещая будущее костром своего Подвига. Подвиг этот жив теперь на века в благодарном слове Поэта» . Почти двадцать лет (с 1963 по 1982) поэт-фронтовик писал самое главное свое произведение — роман «Ивница» о разгроме немецких войск в 1942-43 годах. Ивница — название деревни в Рамоновском районе Воронежской области. В этой деревне во время войны подразделение Федора Сухова (всего 11 бойцов) ночью неожиданно столкнулось с расположившимися там немцами, которые их приняли за партизан. Завязался неравный бой. Утром фашисты сожгли Ивницу дотла. Так во время войны оккупанты поступали со всеми партизанскими деревнями. И узнать об этом солдатам было пострашнее, чем столкнуться «лоб в лоб» с фашистскими танками. Тип своего романа Федор Сухов определил как лирическая хроника. Первая часть «хроники» повествует о боевом пути взвода противотанкового батальона на Воронежском фронте и подана автором как воспоминание. При жизни поэта первая часть романа публиковалась только в отрывках в журналах «Волга», «Огонек», «Аврора». Во второй части романа рассказывается о судьбе бывшего музыканта, немецкого офицера Пауля Штенцеля. За основу повествования Ф.Г. Сухов взял записи из солдатского дневника бывшего обер-лейтенанта 82-й немецкой пехотной дивизии, попавшего в его руки еще на войне. Особенность этой части «хроники» в том, что война показана глазами солдата вермахта. Впервые вторую часть опубликовал журнал «Нижний Новгород» в № 5 за 1997 год. При жизни автора роман «Ивница» не был издан. Впервые отдельной книгой он был напечатан в г. Волгограде в 2006 году. На годы перестройки (1985 – 1991) пришелся подъем в творчестве Федора Сухова. Он много пишет: стихи, прозу, воспоминания о детстве, коллективизации, готовит к изданию новый вариант романа «Ивница». Перу Федора Григорьевича принадлежат более 25 книг стихов, вышедших в издательствах Москвы, Волгограда, Нижнего Новгорода, исторических поэм, изысканных литературных эссе, острых публицистических статей. Произведения нижегородского поэта опубликованы в поэтических сборниках и альманахах, выпущенных в Москве — «День поэзии» (1982), «Поэзия российских деревень» (1982), «Венок славы» (1986), «Русская поэзия ХХ века» (1999), в Волгограде — «Родной земли душа и память» (1990), в Нижнем Новгороде (г. Горьком) — «Фронтовые строки» (1975), «Вечный огонь» (1985), «Терновый венок Победы» (1995), «Рождественские встречи» (2000) и другие. В разные годы Федор Сухов печатался в журналах «Наш современник», «Новый мир», «Знамя», «Молодая гвардия», «Москва», «Нева», «Волга», «Дон», «Аврора», «Смена», «Огонек»; в газетах «Литературная Россия», «Литературная газета». Регулярно его стихотворения публиковались во всех нижегородских периодических изданиях. Федор Григорьевич ушел из жизни после тяжелой болезни. Отпевали его в Нижнем Новгороде, в Высоковской церкви. Похоронен на родине, в селе Красный Осёлок, под горой у Волги на старообрядческом кладбище. Память: в 2002 году Центральной библиотеке Лысковской межпоселенческой ЦБС решением Земского собрания присвоено имя поэта. фотографии памятника предоставила Елена Фёдоровна Сухова Елена Фёдоровна Сухова – дочь поэта    БАЛЛАДА О СОЛДАТЕ   ПОДСНЕЖНИК   Был явлен я на свет в средине марта, По-старому – в начальный день весны, Когда Авдотья – Замочи порог – На вытканные на зиму холсты От полноты душевной прослезилась. Холсты осели и отяжелели – Авдотьиной насытились слезой. Потом мороз ударил. А потом Меня в передний угол положили И стали ждать, когда освобожу Я этот свет от своего дыханья. И только дед мой, он не ждал, он верил В дыхание подснежника. Он знал: Подснежника морозом не убить. И отступился от меня мороз. А вытканные на зиму холсты Мой дед на собственный припрятал саван... Мир уходящим! И благословенье Всем приходящим! Верую в весну, В её черёмуху, в её ромашку И ощущаю кровное родство С любой сошедшей на луга травинкой, Не потому, что сам травою стану, А потому, что я дышу, живу И благодарно кланяюсь Авдотье. Она при появлении моём От полноты душевной прослезилась, Погожее мне посулила лето Своей – сквозь солнце пролитой – слезой.   * * * Провожали меня на войну, До дороги меня провожали, На село я прощально взглянул, И вдруг губы мои задрожали. Ничего б не случилось со мной, Если б я невзначай разрыдался, – Я прощался с родной стороной, Сам с собою, быть может, прощался. А какая стояла пора! Лето в полном цвету медовело. Собирались косить клевера, Рожь от жаркого солнышка млела. Поспевала высокая рожь, Наливалась густая пшеница, И овёс, что так быстро подрос, Прямо в ноги спешил поклониться. Заиграла, запела гармонь, Всё сказала своими ладами, И платок с голубою каймой Мне уже на прощанье подарен. В отдалении гром грохотнул, Был закат весь в зловещем пожаре… Провожали меня на войну, До дороги большой провожали.   ПОМОХА   Шлёпая расшлёпанными плицами, Пароход отваливал от пристани, Он давал прощальные гудки. Из охотничьей двустволки выстрелил Берег вечереющей реки. Белые затрепетали голуби, Ну и слёзы... И не слёзы – жёлуди Пали на закатную зарю. А в соломенном закатном золоте Я, мобилизованный, стою. На окованной железом палубе Я креплюсь, боюсь себя разжалобить, Слёз своих мальчишеских боюсь. Даже небо, что оно сказало бы?.. Нет, не разрыдаюсь, упасусь. Удаляюсь, отхожу от берега, От реки скрипучей, от репейника, От красно зардевшихся рябин, От того от давнего соперника, Что мою черёмуху любил. Оставляю я свою черёмуху, Ядовитую я вижу помоху, Что на землю русскую легла, Что, приподнимаясь, ходит по лугу, По загривку Стенькина Бугра. Вылезает из глубокой ямины, Опечаленные студит яблони, Заводи речные мурашит, А по лесу, а по красной рамени Пагубой великой моросит. Повсеместно явленную пагубу Ветер нагоняет и на палубу, И на пароходные мостки. То ли песню слышу, то ли жалобу Тяжело вздыхающей тоски? Ах, мобилизованные мальчики, Нет, не к матери родимой – к мачехе Уплывает белый пароход... Ну, а кто-то всё про ночи майские Да про очи девичьи поёт.   * * *   Вся-то пойма моя, вся подгорица, Соловьями она хорохорится, Не смолкая, поют соловьи. Ну а чья-то укромная горница Тихо думает думы свои. Я и сам отягчил себя думами, И ночами, до одури лунными Мой понурый вздыхает олень... Калевалой, её бредят рунами Нестиары, Пенякша, Урень. Всюду чудь белоглазая чудится, Опускается серая утица К тихой заводи, к тихой волне. Что-то близкое-близкое чуется На сошедшей на заводь луне. Возле тайны угрюмого омута, Осыпаясь, дурманит черёмуха, Молодого пьянит соловья. Одурела от белого морока, Не его ль обалдела ладья? Захлебнулась своим вдохновением, Потеряла она управление, Ни руля не видать, ни ветрил. Может быть, вот в такое мгновение Бог великое диво творил. А и впрямь, что-то дивное деется, Осыпается белое деревце, Студит душу блескучей росой. И не деревце – красная девица Со своей расстаётся красой. Потому-то и хорохорится Вся-то пойма моя, вся подгорица До рассветной кудесит зари. Ну а чья-то укромная горница Тихо думает думы свои.   * * * Провожали меня на войну, До дороги меня провожали, На село я прощально взглянул, И вдруг губы мои задрожали. Ничего б не случилось со мной, Если б я невзначай разрыдался, – Я прощался с родной стороной, Сам с собою, быть может, прощался. А какая стояла пора! Лето в полном цвету медовело. Собирались косить клевера, Рожь от жаркого солнышка млела. Поспевала высокая рожь, Наливалась густая пшеница, И овёс, что так быстро подрос, Прямо в ноги спешил поклониться. Заиграла, запела гармонь, Всё сказала своими ладами, И платок с голубою каймой Мне уже на прощанье подарен. В отдалении гром грохотнул, Был закат весь в зловещем пожаре… Провожали меня на войну, До дороги большой провожали. ПОМОХА   Шлёпая расшлёпанными плицами, Пароход отваливал от пристани, Он давал прощальные гудки. Из охотничьей двустволки выстрелил Берег вечереющей реки. Белые затрепетали голуби, Ну и слёзы... И не слёзы – жёлуди Пали на закатную зарю. А в соломенном закатном золоте Я, мобилизованный, стою. На окованной железом палубе Я креплюсь, боюсь себя разжалобить, Слёз своих мальчишеских боюсь. Даже небо, что оно сказало бы?.. Нет, не разрыдаюсь, упасусь. Удаляюсь, отхожу от берега, От реки скрипучей, от репейника, От красно зардевшихся рябин, От того от давнего соперника, Что мою черёмуху любил. Оставляю я свою черёмуху, Ядовитую я вижу помоху, Что на землю русскую легла, Что, приподнимаясь, ходит по лугу, По загривку Стенькина Бугра. Вылезает из глубоко * * *   Вся-то пойма моя, вся подгорица, Соловьями она хорохорится, Не смолкая, поют соловьи. Ну а чья-то укромная горница Тихо думает думы свои. Я и сам отягчил себя думами, И ночами, до одури лунными Мой понурый вздыхает олень... Калевалой, её бредят рунами Нестиары, Пенякша, Урень. Всюду чудь белоглазая чудится, Опускается серая утица К тихой заводи, к тихой волне. Что-то близкое-близкое чуется На сошедшей на заводь луне. Возле тайны угрюмого омута, Осыпаясь, дурманит черёмуха, Молодого пьянит соловья. Одурела от белого морока, Не его ль обалдела ладья? Захлебнулась своим вдохновением, Потеряла она управление, Ни руля не видать, ни ветрил. Может быть, вот в такое мгновение Бог великое диво творил. А и впрямь, что-то дивное деется, Осыпается белое деревце, Студит душу блескучей росой. И не деревце – красная девица Со своей расстаётся красой. Потому-то и хорохорится Вся-то пойма моя, вся подгорица До рассветной кудесит зари. Ну а чья-то укромная горница Тихо думает думы свои.