Александр Рудольфович был во всем красивым человеком - он был не только сам красив, но красиво читал стихи, красиво относился к женщинам, никогда не поступал некрасиво по отношению к друзьям. Его четверостишие, высеченное на надгробном камне

Отстреливаясь от тоски,

Я убежать хотел куда-то,

Но звёзды слишком высоки

И высока за звёзды плата -

гениально.

Он расстался с моей мамой, но не расстался со мной и научил меня любви к поэзии, читал не стихи, рассчитанные на детский возраст, а стихи "на вырост". Он был моей первой антологией русской поэзии до того, как я взял в руки Ежова и Шандрина (?). Он читал мне, еще семи-восьмилетнему, не "дядю Стёпу", а "Мцыри", "Медного всадника", Киплинга, Гумилёва, Павла Васильева, Бориса Корнилова.

Из моих ровесников ему больше нравились, пожалуй, стихи Владимира Соколова, с которым они нежно дружили. Отец был свидетелем моего последнего разговора с Бродским на моей квартире перед его отъездом за границу. В довольно точной врезке к программе этого вечера вкралось недоразумение. Отец огромными кусками помнил наизусть Маяковского, читал его, и глагол "недолюбливал" может относиться лишь к отдельным стихам и речам Маяковского, а не вообще к этому великому поэту.

Е. Евтушенко